Цивилизация
Какая связь между «царем-освободителем» Александром Вторым, Сталиным и Степаном Бандерой как символом украинского национализма? А такая, что однажды сделанная политическая ошибка через определенный период истории может аукнуться самыми тяжелыми последствиями. Начнем с едва ли не самого либерального в русской истории императора Александра II.
30 мая 1876 года он издал мало кому известный в России Эмский указ (по названию немецкого местечка Бад-Эмс, где в тот момент находился император). Документ отличался в целом не присущей этому правителю жесткостью. Он запрещал преподавание, ведение документов, использование в музыке и церкви во время проповедей украинского языка, или, как он тогда назывался, «малороссийского наречия». Запрещалось печатать на территории империи и ввозить из-за границы книги, напечатанные на украинском языке, запрещались даже спектакли и концерты на украинском. Даже преподавание на украинском в начальной школе – и то было запрещено. При том что ранее именно при Александре преподавание на «малоросском» в начальной школе и начиналось было, издали даже специальные учебники (в том числе Тараса Шевченко). А теперь повсеместно началась, как сейчас сказали бы, «охота на ведьм» во всех учебных заведениях: подозреваемых в «украинофильстве» преследовали и увольняли.
Указ появился по наущению 3-го отделения, которое посчитало, что украинские просветители вынашивают планы независимости, причем, что особенно богопротивно, в республиканской форме правления. Примечательно, что уже через четыре года, почувствовав «перегибы», власти смягчили положения указа (были вновь разрешены театральные постановки на украинском, в частности). И во времена отъявленного реакционера Александра Третьего восстановления прежних положений в наиболее жестком виде уже не произошло. Окончательно указ перестал действовать после издания Манифеста 17 октября 1905 года. Но было уже, наверное, поздно. Запретный плод как известно, особенно сладок, а уязвленное национальное меньшинство имеет «продленную» историческую память.
Ясное дело, возбудилась «прогрессивная общественность», которая вывела (Тургенев, например) проблему украинства на европейский уровень. А поддержка его внутри империи стало для многих представителей русской интеллигенции делом чести.
Что же вдруг случилось, в чем были мотивы «либерального царя»? А в том, что охранители из окружения императора заподозрили за спиной «украинофильства» польский заговор. Отчасти они были правы. На протяжении значительной части ХIХ века поляки боролись за независимость от Российской Империи, хотя часть шляхты и сумела вполне на благоприятных для себя условиях интегрироваться в состав имперского правящего класса. И вот накануне Польского восстания 1863 года со стороны польских деятелей наметилась тенденция использовать «украинофильство» в своих интересах. Проще говоря, они увидели в нем союзника. Тем более что ведь в качестве задачи-максимум поляки ставили воссоздание Польши в границах 1772 года, то есть до первого ее раздела. Когда в ее состав еще входила Правобережная Украина, Волынь, Подолия, а также Галиция, которая потом отошла Австро-Венгрии (при том что поляки в этой части Австро-Венгерской империи сохранили ведущие позиции в культуре и общественной жизни).
И вот после подавления Польского восстания 1863 года начались первые серьезные гонения на украинскую культуру со стороны Александра Второго и его «администрации». Такой подход удачно сформулировал яркий представитель охранительства, начинавший именно при «царе-либерале», Михаил Катков, который написал (не без оснований, подчеркнем): «Украинофильство … разыгралось именно в ту самую пору, когда принялась действовать иезуитская интрига по правилам известного польского катехизиса». Ну а раз за культурно-языковым движением увидели «руку Варшавы» и антиправительственный заговор – пиши пропало.
Но, как тоже часто бывало в истории, предпринятая реакция возымела несколько иные последствия, нежели рассчитывали в данном случае охранители.
Ответом на усиление репрессий против «украинофильства» стала, как теперь говорят, релокация значительной части украинской интеллигенции в… отнюдь не дружественную России Австро-Венгрию. А именно в Галицию с преобладавшим украинским населением. И если до этого развитие украинской культуры могло бы проходить относительно неконфликтно для России, имея центром Киев, то с этого момента австро-венгерские политики лишь усилили акцент на том, чтобы придать культурологическому в своей основе движению политический антирусский характер.
Таким образом, начав бороться с «радикализмом», усмотрев в «украинофильстве» польский заговор, и явно до всякого проявления такого радикализма, царское правительство «либерала» Александра Второго само поспособствовало разжиганию радикальных настроений в рядах украинофилов, которые до поры до времени даже не помышляли о наполнении своей культурной повестки именно политическим содержанием.
Переместившись на Западную Украину (находившуюся, напомним, в составе Австро-Венгрии), уже гораздо более политизированное украинофильство сделало своим центром не близкий тогда Москве и Петербургу по духу и культуре Киев, как могло бы быть, а Львов. Стоит добавить, что земская реформа, предусматривавшая в том числе начальное образование (на родном языке), была распространена на Киевскую губернию лишь в 1911 году.
Одним из последствий такой недальновидной политики стала, в частности, резкая нехватка национальных управленческих кадров на землях Малороссии – воспитанных в духе именно лояльности метрополии.
Тут можно провести определенную, хотя и натянутую ассоциацию с «еврейским вопросом». И задуматься о том, какую роль сыграла черносотенная политика и массовые еврейские погромы (плюс политика «черты оседлости»), получившие широкое распространение при Александре Третьем. Не только в плане массовой еврейской эмиграции в Америку (начиная с 1890-х до революции в составе «первой волны» уехали более миллиона человек), но и в том плане, что в революционном большевистском движении на уровне его верхушки непропорционально большую долю заняли представители именно этой национальности.
Потому что репрессии порождают не только обиды, но и желание отомстить.
И вот вам еще из раздела «гримасы истории». Софья Перовская, одна из организаторов убийства Александра II, была прямым потомком последнего украинского гетмана Кирилла Разумовского и имела широкие родственные и культурные связи с Украиной. Другой организатор Михаил Желябов тоже долго жил на Украине, учился в Новороссийском университете в Одессе, был связан в молодости с украинофилами. Как и еще один заговорщик Николай Кибальчич, уроженец Черниговской губернии. В «Народной воле» выходцев с Украины была примерно треть. В молодости они могли бы избрать путь культурологического движения (типа современных НКО). Но они пошли другим путем – путем террора. Поскольку до того всякие легальные пути им приложить силы в рамках тех же программ «украинофильства» были отрезаны.
Перенесемся в раннее советское время. Большевики, едва придя к власти, стали сразу разыгрывать национальный вопрос. В отношении украинского народа Сталин, считавший себя большим специалистом в нацвопросе, фактически развил политику украинизации, которая началась в период существования независимой Украины под руководством Центральной рады в 1917-21 годах. Руководствуясь именно целями укрепления Украины, а заодно усиления в ней «пролетарского элемента», УССР был передан полностью русскоязычный Донбасс. С целью в том числе его украинизации.
В 1923 году была провозглашена политика «коренизации» (применительно к Украине – «украинизации»): органы госвласти всех национальных республик должны были перейти на родной язык и развивать национальную культуру. В партийное руководство усиленно выдвигались представители коренного населения. Политика украинизации перекинулась на время даже на территории, которые не входили в состав Украинской ССР, – на Кубань и Северный Кавказ. И даже на Дальний Восток! К началу 1930-х в самой республике число школ с обучением на украинском превысило 80%, на украинский перешли 2/3 вузов и даже некоторые армейские части, которые отдельно испрашивали разрешения центра общаться по-русски.
Все поступающие на госслужбу были обязаны изучить украинский язык за полгода, тем, кто уже находится на госслужбе, отводился год. В апреле 1925 года было предписано перейти на украинское делопроизводство в государственных учреждениях не позднее 1 января 1926 года (правда, не получилось). Директивы по украинизации шли из Москвы, тогда как местное партийное руководство часто всячески тому сопротивлялось (особенно на востоке республики) и по мере сил саботировало. В СССР тогда пригласили видных представителей украинской национальной элиты со всей Европы, в том числе из Галиции.
Во многом эта политика проводилась назло все тем же полякам. Как вам такая перекличка Сталина с Александром Освободителем? Наверняка Сталин был уверен, что он исправляет исторические ошибки царизма. Однако местами наступал на те же грабли: в национальной политике нельзя ходить в солдатских сапогах и действовать «кавалерийским методами». «Назло полякам» – это потому, что на подконтрольных ей тогда Галиции и Волыни украинское население подвергалось всяческим притеснениям.
И тут стоит напомнить, что Организация украинских националистов (ОУН, запрещена в РФ) во главе с Евгеном Коновальцем зародилась именно на Западной Украине. В основном в ответ на политику Польши. И одно из его подразделений там на западе Украины возглавил не кто иной, как Степан Бандера. В то же время на территории, где Сталин проводил свою украинизацию, радикальный национализм почвы под ногами просто не имел.
Он приобрел там почву лишь тогда, когда после 1939 года начались массовые депортации и репрессии. Сталин, свернув «украинизацию», многих ее деятелей просто уничтожил. Ну а дальше про националистическое («бандеровское») движение во время и после войны все более-менее общеизвестно.
Тут можно провести еще одну ассоциацию (тоже натянутую, но все же). Перенесемся в испанскую Каталонию. Которая, как и каталанский язык, во времена Франко подвергалась всяческим репрессиями и запретам. После его смерти началось «национальное возрождение».
Каталонская интеллигенция всячески продвигала «культурную повестку», каталанский язык стал активно внедряться в делопроизводство и образование. Потому что вслед за репрессиями почти всегда идет «реконкиста».
Все это постепенно и выросло до нынешних размеров и пассионарности каталонского упрямого и пренебрегающего всякой экономической прагматикой сепаратизма. Во многом потому, что Франко в свое время поступил так, как он поступил.
История знает и другие примеры. Когда потенциально националистическая фронда не находит продолжения и развития. В том числе потому, что с ней особенно не борются, просто порой не замечают – и переваривают. Так был «переварен» в американском «плавильном котле» потенциально германский национализм в Пенсильвании, где в середине ХIХ века диалекты немецкого (скорее немецко-голландский) были фактически первым языком – а вовсе не английский. Так получилось потому, что в эти края шел поток немецко-говорящих иммигрантов из разных стран Европы, в том числе спасавшихся от религиозных притеснений. Однако ни с какими языковыми запретами они на новой родине не столкнулись. Школы на немецком никто не запрещал. Как сейчас не запрещают в той же роли испанский. Просто сама жизнь и экономика потребовали постепенно учить английский и переходить на него в деловом и официальном общении. Мало кто знает в этой связи, что в США вообще нет понятия «государственный язык». Английский никакого официального статуса не имеет.
Разумеется, в России середины позапрошлого все эти республиканские штучки (да еще конфедеративные по своей сути) были невозможны. Хотя потенциал для того, чтобы империя заработала как «плавильный котел», был.
Эмский указ Царя-Освободителя в какой-то мере и породил Степана Бандеру. А ты пойди разбери, чего в этой истории больше -–«заговора иностранной закулисы» или государственной недальновидности.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.