Цивилизация
О том, что выход десятков тысяч граждан на Болотную площадь и проспект Сахарова знаменует собой новую веху в истории современной России, не сказал только ленивый. Тем не менее имеет смысл повторить это общее место, добавив, что
декабрьские события свидетельствуют еще об одном важном факте: смещение настроений российского общества в левую сторону (т. н. левый дрейф) наконец достигло своей крайней точки и, судя по всему, сменило вектор на противоположный.
Дрейф этот начался сразу после августа 1991 года, проявившись в резком ослаблении позиций либерально настроенных сил и медленным, но верным усилением левого фланга. Он несколько замедлился в конце 1990-х – с приходом в Думу «Союза правых сил», но ускорился после избрания Путина президентом, и уже к концу 2003 года мы приплыли к полной зачистке парламента от либералов. Результаты только что завершившейся думской кампании, казалось бы, свидетельствуют о продолжении вышеупомянутой тенденции: единственная участвовавшая в выборах либеральная партия – «Яблоко» (дунаевско-богдановское «Правое дело» не в счет) – не дотянула и до половины 7-процентного барьера, а прошедшие в нижнюю палату партии пылко состязались друг с другом в размахе и неадекватности популистских обещаний.
Однако на Болотной и проспекте Сахарова стало ясно, кто у нас настоящая оппозиция, а кто — удобные для режима спарринг-партнеры, чье назначение – упасть в нужный момент, обеспечив партии власти безоговорочную победу.
Кремлевское происхождение «Справедливой России» не нуждается в доказательствах, и в том, что в ходе последней избирательной кампании партия из псевдооппозиционной начала превращаться в подлинно оппозиционную, — не ее собственная заслуга, а стечение обстоятельств; не столько добродетель, сколько нужда.
ЛДПР с самого начала исполняла роль шакала Табаки, тявкающего на всех, кто осмелится поднять голос против главного в джунглях хищника, и покорно сносящего пинки, если Шерхан решал, что прихлебателю достался слишком жирный кусок.
Да и КПРФ, выставляющей себя единственной в стране реальной оппозиционной партией, не удалось избежать участи второстепенного персонажа разыгрываемой властью пьесы. Когда в середине 2000-х коммунисты увлеклись «ресталинизацией» своей идеологии, они лишь подхватили брошенную им кость, которая на деле оказалась наживкой на не слишком замаскированном крючке. Реабилитация образа Сталина на федеральных телеканалах имела двойную цель: во-первых, контрабандой легитимизировать культ личности самого Путина, а во-вторых, загнать в гетто коммунистов, перед которыми, после того как они попались на крючок, закрылась перспектива серьезной электоральной экспансии. Активное меньшинство никогда не пойдет за теми, кто смотрит не вперед, а назад, а без расположения этого меньшинства нечего рассчитывать на поддержку в будущем и остальной части населения.
Успехи сталинистов на передачах вроде «Суда времени» или «Исторического процесса» были мыльными пузырями, поскольку для большей части их противников эти дискуссии не представляли ни познавательного, ни идеологического интереса: научной базы у сталинистской концепции никогда не было, а политического смысла полемика с нею лишилась более двадцати лет назад, сразу после отмены 6-й статьи Конституции СССР о направляющей и руководящей роли КПСС. На чью мельницу лили воду эти «дискуссии», стало очевидно, когда основной телезащитник сталинизма Сергей Кургинян недвусмысленно высказался в поддержку Путина на предстоящих президентских выборах.
Таким образом, сложилась парадоксальная ситуация: в парламенте представлена только левая и «патриотическая» оппозиция, тогда как свои надежды общество связывает в первую очередь с теми, чьи политические взгляды гораздо правее.
Содержание резолюций, принятых митингами на Болотной и Сахарова, составляют исключительно либеральные требования: честные выборы, реальная политическая конкуренция, полновластный парламент, отмена цензуры в СМИ, освобождение политзаключенных и т. п.
Это странное, на первый взгляд, положение объясняется довольно просто: именно к той части населения, которую принято называть «новым средним классом» (и которой можно дать еще более четкое определение – «граждански активный налогоплательщик»), наиболее внимательно прислушивается власть. И тому есть несколько причин.
Первая. Именно с этим слоем соприкасается в повседневном бытовании массовая часть государственной бюрократии. В его среде формируются критерии оценки сложившейся в стране ситуации и своеобразные кодексы поведения «приличного человека». Конечно, бюрократия живет по собственным правилам, но эти правила не могут не подвергаться внешним влияниям – если, разумеется, чиновничество не превратилось в полностью замкнутую касту. Отечественная бюрократия такой кастой не была никогда – отсюда и ее податливость требованиям «общественности».
В свое время монархия в России рухнула не оттого, что на питерские площади вышли голодные рабочие, а потому, что от Николая II и его жены отвернулись даже великие князья и генералитет, для которых вопрос Милюкова «Что это – глупость или измена?» оказался более убедительным аргументом, нежели традиционная апелляция к сакральности монаршей власти.
Точно так же и нынешняя бюрократия буквально «разрывается между»: на работе начальство требует беспрекословного подчинения любым, в том числе незаконным, распоряжениям, а вне работы приятели и знакомые попрекают пресмыкательством перед этим самым начальством и неимением чувства собственного достоинства. Какое из этих разнонаправленных давлений сильнее – вопрос, как говорится, расстановки сил. В любом случае верховная власть не может не учитывать, что, если она пережмет с закручиванием гаек, подчиненные в решающий момент могут переметнуться на ту сторону.
Вторая причина повышенной чувствительности власти к требованиям Болотной заключается в том, что у новой, гораздо более правой, оппозиции, в отличие от старой, левой, слово не расходится с делом (во всяком случае пока).
На протяжении всего постсоветского периода у левой оппозиции была ахиллесова пята: она сама не верила в то, что говорила своему электорату. Избиратель требовал простого и быстрого решения сложных проблем, а жизненный опыт и профессиональная квалификация подсказывали, что такое невозможно в принципе. Поэтому с трибун лидеры левых говорили одно, а в кулуарах – совершенно другое. В публичных речах они обещали прямо завтра кардинально повысить жизненный уровень населения, а в ходе торгов по бюджету соглашались на куда более скромные, зато реальные уступки. Этим и объяснялось, почему в 90-е левая оппозиция, даже имея большинство, раз за разом проигрывала Борису Ельцину: идти ва-банк, зная, что у тебя нет на руках хороших карт, можно только в уверенности, что у противника сдадут нервы; поводов же усомниться в стабильности своей нервной системы первый президент РФ не давал никому. Исполнительной же власти демонстративный популизм оппозиции был только на руку: всегда можно было указать международносу сообществу и образованным слоям собственного населения на невыполнимость оппозиционных обещаний.
С новой оппозицией такой номер не пройдет. Она не требует невозможного, а добивается исполнения закона, а точнее – отказа власть имущих от принципа «друзьям все, врагам закон». Тут уже не возразишь: «Как жить, если не воровать?!» Тут остается либо открыто признать — «воровали и будем», либо прикинуться законопослушнее папы римского. Первое чревато понятно чем; второе в условиях серьезного общественного давления volens nolens понуждает к соблюдению хотя бы внешних приличий, а это первый шаг к признанию верховенства закона.
Короче говоря, от тех, кто вышел на Болотную и проспект Сахарова, не отмахнуться, как от назойливой мухи. С ними необходимо считаться. И с ними считаются – не только власть, но и системная оппозиция. И вот уже кандидаты в президенты от парламентских партий включают в свои платформы требования Болотной, а коммуниста Зюганова в отдельных местах его выступления на «Эхе Москвы» не отличить от записного либерала.
Не успев даже создать формальной организации, новая оппозиция стала важным фактором сегодняшней политической жизни. На нее оглядываются, ее имеют в виду. Перестраивается и политическое пространство. Представленные и не представленные в Думе партии оказались перед выбором: с кем мы?
Легче всего «Справедливой России»: она уже втянулась в игру, и отступать ей поздно. Кремль попытался потопить ее еще на старте думской кампании, и только отчаянная борьба позволила «эсерам» не просто остаться на плаву, но и въехать в новую Думу на почти белом коне, обогнав на пару процентов ЛДПР. Союз с Болотной – единственное, что способно и в дальнейшем обеспечить партии место в ряду значимых игроков. К тому же большинству справедливороссов, поменявших за свою политическую карьеру не одну партию, не составит особого труда в очередной раз обратиться из Савла в Павла (или наоборот).
Перед ЛДПР вопрос о выборе пути, пожалуй, тоже не стоит. Отказываться от роли шакала ей нет никакого резона. В новую компанию ее все равно не примут (да она и не рвется), а любая поляризация политических сил (и тем более «поправение» общественных настроений) почти всегда оборачивались для жириновцев ослаблением электоральных позиций. А значит, немножко позаигрывав с лозунгом честных выборов, ЛДПР в конце концов окажется в одном окопе с действующим режимом, как это уже неоднократно с нею случалось.
В том же окопе, скорее всего, рано или поздно обустроятся и националисты. Равенство всех перед законом не для них: они всегда хотели быть равнее других — в этом вопросе у них полное единение с действующей властью.
В наиболее сложном положении коммунисты. Прямое блокирование с режимом для них неприемлемо. Однако и долгосрочный союз с Болотной потребует кардинального изменения курса и фактического перехода на социал-демократические рельсы. Такая перемена чревата не только острой конкуренцией со «Справедливой Россией», которой в силу изложенных выше причин куда проще адаптироваться к изменившимся условиям, но и серьезным расколом в партийных рядах. Так что
наиболее вероятным для КПРФ представляется возвращение (после краткого периода колебаний) в сталинистское гетто, куда ее так ловко заманил хитроумный Сурков, с последующим прозябанием — утратой звания сначала второй партии в стране, затем третьей и т. д. (см. историю Компартии Украины).
В общем, правый разворот начался. Это не значит, что уже в ближайшем будущем либералы вернутся на ведущие политические позиции. Им только предстоит создать новую партию, собрать в нее бóльшую часть единомышленников (что отнюдь не просто в условиях борьбы амбиций, столь привычной для этой части спектра), обзавестись хоть каким-то представительством в парламенте. Если даже это удастся сделать в более или менее короткие сроки, статус правящей силы либералам не светит еще долго.
Левого правительства России не миновать: подавляющая часть населения какое-то (скорее всего, весьма значительное) время по-прежнему будет голосовать за идеологических оппонентов либералов. Оно и к лучшему: не одним же правым отвечать за непопулярные меры — пусть помучаются и левые (благо соответствующий опыт – правительство Евгения Примакова – уже имеется). У либералов же появится наконец возможность нагулять политический жирок в комфортных условиях оппозиции.
Так или иначе, процесс пошел. Скучать не придется.
