Цивилизация
Акции, начавшиеся месяц назад в Нью-Йорке под лозунгом «Захвати Уолл-стрит!», охватывают все новые города и страны. Прокатившись по Лос-Анджелесу, Чикаго и Бостону, волны митингов уже доходят до Лондона и других европейских городов.
Блокируя офисы финансовых учреждений, резиденции миллиардеров и здания местных администраций, демонстранты выражают негодование (в сравнительно мирных пока что формах) по поводу «виновников финансового кризиса» и выступают, по их словам, от лица тех 99% граждан, которые возмущены безудержным обогащением одного-единственного процента «корпоративных зомби» и финансовых менеджеров.
Назвать это протестом против капитализма причин нет. Среди тех, кто поспешил морально поддержать бунтарей, такая типичная «капиталистическая акула», как Джордж Сорос, который «понимает их настроения», и даже президент Обама, весьма сочувственно отозвавшийся о «гневе народном».
Случилось то, что давно назревало. «Антикризисная терапия» западных правительств все никак не вытащит Америку и Евросоюз из спада, но зато бесперебойно обогащает руководителей предприятий и банков, «слишком больших, чтобы обанкротиться», и спасаемых поэтому массированными вливаниями общественных денег. Рядовой человек не понимает экономических причин происходящего, но то, что узкий круг лиц в эти трудные времена как ни в чем не бывало жирует и богатеет, ему видно отлично. Отсюда и буря протестов, гуляющая по Америке и Европе.
Но у российских границ эта буря волшебным образом стихает. Никаких палаточных городков у банковских и биржевых штаб-квартир. Никаких негодующих демонстраций около дворцов и вилл чиновных и коммерческих магнатов, которые по части хватки к наживе запросто дадут фору своим западным коллегам, а уж роскошь собственного быта демонстрируют публике с несравнимо большей беззастенчивостью.
Однако российская публика почти поголовно помалкивает и вроде бы даже и не ждет от своих «акул» хоть какой-то приличествующей ситуации скромности. И это при том, что сама-то экономическая ситуация вызывает у рядового россиянина примерно такую же тревогу, как и у рядового американца или европейца.
По опросам ВЦИОМ, всего за месяц, с августа по сентябрь, доля тех, кто оценивает экономическое положение России как «очень хорошее» или «хорошее», уменьшилась с 10% до 7%, а число считающих его «плохим» или «очень плохим» выросло с 33% до 36%.
Троекратный перевес в августе пессимистов над оптимистами стал в сентябре пятикратным. Но в массовые протестные марши это у нас не конвертируется. Напротив, административная машина с почти прежней легкостью организует в разных частях страны встречи вождей со слегка отфильтрованными толпами местных обитателей, сопровождаемые традиционными визгливыми здравицами, угодливыми благодарностями и подобострастными просьбами.
Такой контраст между поведением людей там и тут ничего удивительного в себе не несет. Это вполне ожидаемый контраст между поведением человека из сообщества граждан и человека из общества автократического и феодального.
Во-первых, рядовой западный человек привык чувствовать себя хозяином в собственном доме, и когда правительство, не очень с ним консультируясь, раздает казенные (то есть, в понимании этого рядового человека, его собственные) деньги тем, кто ему не нравится, то он предупреждает это правительство, что может его и наказать.
Во-вторых, за столетие существования на Западе социального государства он привык считать, что непомерное имущественное расслоение — это и вообще-то плохо, а уж финансист, нажившийся в кризис на биржевых спекуляциях, или бизнесмен, просубсидированный властями за непрофессиональное руководство собственной фирмой, — фигуры и вовсе антиобщественные.
Всех этих «борцов с Уолл-стритом» легко поймать на противоречиях, на завышенных требованиях к другим и заниженных к себе, а также и на по-человечески понятном, но неисполнимом стремлении жить лучше, чем работают. Однако гражданская основа их общественной психологии и коллективных действий по-прежнему жива и оставляет этим странам надежду на то, что выход из кризиса будет там найден самими обществами, а не навязан диктатом верхов или стихийных внешних обстоятельств.
Иначе у нас. Рядовой россиянин приучен видеть в себе не гражданина, а зависимого человека, клиента властей или богачей. Ему кажется почти естественным, что чиновный или коммерческий авторитет живет в другом мире и купается в роскоши. Очередные «дворцы Путина» или «миллердорфы» совершенно не удивляют его и довольно мало возмущают.
Патрона, кем бы он ни был, ценят не за бытовую скромность, а за то, что он благодетельствует мелкому люду, раздает подачки, содержит клиентелу. Это может быть правитель Путин, миллиардер Прохоров, миллионер Ройзман. От всех троих ждут примерно одного — благодеяний и покровительства, а вовсе не равного положения со своей клиентурой.
Образ лидера нации, на время заслонивший собой всех прочих, сейчас тускнеет. Но общество отвечает на этот упадок не столько гражданской консолидацией, сколько поисками альтернативных, более убедительных благодетелей. Только у нас миллиардер, до последних месяцев абсолютно далекий от политики, может вдруг объявить себя народным лидером, почти сразу же начать считаться одним из реальных претендентов на президентство, и миллионам людей это вовсе не будет казаться чем-то неестественным. Ведь как потенциальный раздатчик благ супербогач выглядит крайне убедительно. Большое политическое плавание — только для больших кораблей. Ведь не только бедные, но и большинство средних, этого нашего якобы европеизированного мидл-класса, вовсе не ищут лидера среди себе подобных.
Они видят себя не самостоятельными гражданами, а клиентами, подзащитными людьми. И требуется им не равенство и даже не борьба за него, а убедительно смотрящийся вождь, который олицетворяет силу, сам знает, что делает, и, главное, не дает своих в обиду. Отсюда неодолимая популярность Евгения Ройзмана, и отсюда же неиссякающий страх перед ним центральной власти. У нее просто нет козырей против него — он лучше, чем она сама, играет на ее собственном поле.
Казалось бы, пропасть между архаично-феодальными добродетелями у нас и доходящей до агрессии гражданской активности на Западе совершенно непреодолима. Но это не так. Послушно исполняя привычные свои ритуалы в системе «патрон — клиент», рядовой россиянин скрывает в душе совсем другие идеи и надежды, остающиеся до поры до времени словно бы в запасе.
Однажды фонд «Общественное мнение» провел опрос на тему «Что такое справедливое общество?». И оказалось, что под общественной справедливостью опрошенные граждане в первую очередь понимают различные виды равенства. Например, равенство всех, независимо от высокого или скромного положения, перед законом. Или равенство, частичное или полное, в богатстве — чтобы «разница между богатыми и бедными не была такой большой», «когда всем поровну распределяются богатства, а не единицам». И никаких симпатий к феодализму, никакого почтения к спеси и роскоши богачей.
То общество, которое сейчас существует в России, назвали в этом опросе справедливым 12%, несправедливым — 68%. Современное западное общество оценили как более справедливое, чем российское, 42% опрошенных при 14%, высказавших противоположную точку зрения.
И 50% сообщили, что считают советское общество 70—80-х годов более справедливым, чем нынешнее, в то время как всего 20% полагают, что сейчас справедливости больше, чем тогда. Иначе говоря, справедливость готовы увидеть и в прошлом, и за границей, но только не дома и не сейчас.
Ясно, что все это сегодня вовсе не руководство к действию. Это то, что называют задними мыслями, а начальство, наверно, назвало бы камнем за пазухой. Но в душе простого россиянина есть и такое. О чем никому не следует забывать. Потому что дистанция между угодливым подданным, выпрашивающим подачки, и возмущенным демонстрантом, идущим против привилегированных и богатых, может оказаться гораздо короче, чем кажется на первый взгляд.
