Цивилизация
Среди многочисленных документов прошедшего в Москве собора было принято и определение об отношении церкви к богохульству и клевете. Почему один из высших органов церковного управления уделил особое внимание этой проблеме? Конечно, причины сугубо российские, но чтобы их понять, надо знать, как относятся к богохульству в современном мире.
В одних странах оно карается, в других нет. На Востоке гораздо чаще, чем на Западе, и неизмеримо более сурово. В Пакистане ждет смертной казни полуграмотная крестьянка Асия Биби, которую обвинили в возведении хулы на пророка. А в Германии некоего Манфреда ван Х. за изготовление туалетной бумаги с цитатами из Корана присудили к одному году тюрьмы и 300 часам общественных работ. Отделался бы и просто штрафом, но припомнили прежние конфликты с законом. Кстати, фамилия его не разглашается, и немецкие власти его прячут. Нетрудно догадаться, почему.
Это не значит, что к богохульству на Западе относятся терпимо, просто там огромным уважением пользуется свобода слова. Каждый имеет право выражать свои убеждения, но это, понятное дело, может сильно обидеть тех, кто придерживается иных взглядов.
И перед законодателями встает нелегкая задача — надо и свободу слова сохранить, и тех, против кого это слово направлено, уберечь от оскорбления. Поэтому в тех западных странах, где законы о богохульстве сохранились, их трактуют уже как наказание за оскорбление религиозных чувств, а не за хулу на Бога. А то и вовсе отменяют. Коли оскорбил, не важно, как, держи ответ. Лишние законы ни к чему, они только загромождают правовое поле. Так и порешили в Британии, отменив в 2008 году закон против богохульства, который не применяли уже много десятилетий. Правда, в Ирландии закон, напротив, приняли, но в таком виде, чтобы он уживался со свободой высказываний. Однако очень многие ирландцы остались недовольны, и спорный закон обещают выставить на референдум. Словом, идут поиски нелегкого компромисса. А вот в исламском мире его не ищут. Там все ясно: обидели пророка — пожалуйте на эшафот.
Причины столь разного подхода коренятся в истории. Законы против богохульства создавались в ту пору, когда в государстве господствовала одна религия, поэтому ее и защищали, а все остальные преследовали. На Западе уже давно не так. В результате секуляризации религия утратила свой государственный статус, а если он где и сохраняется, то скорее формально. Поэтому она перестает диктовать свои правила игры, теперь их определяет светское государство. Оно защищает не только права одной религии, но и всех прочих, а также права тех, кто вовсе не верит. В мусульманском мире по большей части все осталось по-прежнему. Там есть одна государственная религия, и все обязаны жить по ее правилам. Неудивительно, что закон о богохульстве в том же Пакистане столь суров. Богохульник совершает государственное преступление.
Нельзя сказать, что в РПЦ всего этого не понимают, как тут не понять, но старые законы против богохульства все равно милее и ближе. Происходит это потому, что церковь живет прошлым, постоянно вспоминая и идеализируя те времена, когда православное государство держало богохульников в большой строгости. Это был настоящий порядок, при таком не забалуешь, не то что сейчас. Но ничего не поделаешь, приходится утешаться воспоминаниями. Поэтому, воздавая хвалу антибогохульным законам («применение подобных норм в правовой системе заслуживает положительной оценки и всяческой поддержки»), Архиерейский собор лаконично добавляет – если они не ведут к дискриминации. Не лишним было бы пояснить — кого. Иноверцев, неверующих... Но и так понятно, что
формально РПЦ принимает правила игры, по которым живет светское государство и которые прописаны в его Конституции. Хотя делает это без всякой охоты.
Вовсе не случайно упоминание о дискриминации отсутствовало в первой редакции определения и, судя по всему, было добавлено на этапе обсуждения его Межсоборным присутствием. Вероятно, церковные интеллектуалы спохватились, что негоже так явно демонстрировать свой пассеизм. Любовь к прошлому плохо смотрится на фоне всеобщих призывов к модернизации.
Однако истинных чувств не скрыть, они то и дело прорываются на поверхность документа. Скажем, дав богословское определение богохульству и осудив его как тяжкий грех, соборяне оговорились, что не всякая критика церкви — хула на нее. Негативные явления в ее жизни есть, и с ними надо бороться с позиции христианского учения. Стало быть, самокритика допускается. Но не более того. Ведь противники церкви используют эти недостатки для борьбы с ней. Для них они только повод, чтобы устроить провокацию и очернить РПЦ. А те, кто при этом ссылается на свободу слова, лишь оправдывают свои богохульные действия и борьбу с религией. То есть свобода слова не более чем кунштюк, чтобы ударить побольнее. И никакая самостоятельная ценность за ней не признается. А уж европейское уважение и вовсе не просматривается. Скорее пренебрежительное отношение наших восточных соседей.
Необходимость существовать в условиях светского государства вызывает у нашей консервативной церкви дискомфорт. Но с ним она по понятным причинам готова смириться. Еще больший дискомфорт вызывает у нее светское общество, отношения с которым носят конфликтный характер.
То музейная братия не желает отдавать имущества, принадлежащего церкви по праву первородства, то художники устраивают выставку, оскорбляющую святыни. Противоречия нарастают. Определение Архиерейского собора об отношении к богохульству и клевете — попытка разрешить конфликт с позиции силы. Правда, в нем встречаются и миролюбивые слова, есть и пассажи, с которыми трудно не согласиться. Например, о том, что лучший способ борьбы с богохульством — самим православным вести себя прилично и не давать поводов для поношений. Но доминирует все же желание припугнуть.
Вряд ли эта попытка окажется удачной. Угрозы обрушить на головы светской публики кары земные и небесные только еще больше ожесточат ее. Единственный способ разрешить конфликт — это найти разумный компромисс между своей и чужой свободой. Научиться защищаться от критики, не пытаясь заткнуть оппоненту рот, и овладеть искусством критиковать без оскорблений.
