Цивилизация
Показания Германа Грефа и Виктора Христенко — самых высокопоставленных из ныне действующих чиновников, принявших участие во втором процессе над Михаилом Ходорковским и Платоном Лебедевым, — явно свидетельствуют о том, что позиция обвинения по этому делу, мягко говоря, шаткая и надуманная. Резче выразился, придя в суд, один из самых уважаемых российских финансистов Виктор Геращенко: «чушь собачья». Но Геращенко — пенсионер, а Греф, в разгар конфликта служивший министром экономического развития и торговли и вице-премьером, и Христенко, бывший вице-премьером и министром топлива и энергетики, до сих пор занимают важные посты в путинской номенклатуре. И
суть ими сказанного следующая: должны были бы знать по должности о чудовищных аферах ЮКОСа, но ничего не знали.
Казалось бы, удар по прокурорским. Но на самом деле, скорее, имитация.
Конечно, можно при желании рассматривать само согласие суда вызвать таких свидетелей защиты и особенно их собственное решение явиться на заседание как сигнал: второе дело сейчас развалится, Ходорковский с Лебедевым досидят остаток срока (или даже будут помилованы без раскаяния с их стороны) и вернутся в общество, может быть, даже и в политическую жизнь. Мечтать не вредно. То, что подобное развитие событий не может не означать таких глубоких перемен в устройстве России, что не заметить их обыватель может только при проведении специальной операции прикрытия, права на мечту не отменяет.
Если все же отвлечься от мечтаний, становится понятно, что ничего показания Грефа и Христенко в абсурдном процессе о краже ЮКОСом собственной нефти не поменяют. Они только придают суду подобие объективности. У обвинения никаких специальных интересов к ним не появилось. Более того, оно даже воздержалось на этот раз от обычных своих нападок на свидетелей, вызванных защитой: не спросило у Грефа, как интересовалось у многих экспертов, где доказательства его компетентности, не спросило у Христенко, как у ряда других свидетелей (например, главного редактора «Ведомостей»), кто заказывает ему музыку.
Прокурорских пугают, а им не страшно. Поскольку эти показания для процесса невесомы.
Конечно, невозможно было бы представить себе свидетельское выступление Путина. «На земле ведь живем», — объясняли отказ в его вызове прокурорские журналистам. Куда уж понятнее. Хотя, как президент, он наверняка был в курсе «общих вопросов», отвечать на которые пригласили Грефа с Христенко. Но и в чисто гипотетическом варианте его формальные ответы под протокол ровно ничего бы не изменили. Собственно,
главной претензией к государственному обвинению и является то, что на самом деле оно инспирировано именно самыми общими вопросами, а не обыденной практикой, которой придерживались, придерживаются и в обозримом будущем будут придерживаться отечественные нефтяные компании, как, впрочем, и другой высокодоходный бизнес.
Всерьез никто ведь не спорит, что все дело не в ней, а в политической борьбе за перераспределение ресурсов. Но всерьез — это не к суду.
Всерьез разговаривать вообще затруднительно. Вот Игорь Сечин, которого защита тоже хотела бы видеть в суде, просвещает газету «Файнэншл Таймс»: в отечественной прессе понятие «силовики» практически отсутствует. В законе нет, в общественном сознании нет, так какое влияние в самом деле скромный кремлевский чиновник мог оказывать на ситуации, подобные делу ЮКОСа? Ну пришел бы Сечин в суд, пожал бы плечами, сказав: «Я здесь вообще ни при чем», — и ушел. Даже топить бы подсудимых не стал. Незачем. Ведь и независимый суд бессилен был бы учесть неформальные обстоятельства этого процесса, которые и определили ход дела.
Эффект от выступления Грефа и Христенко на процессе легко предсказуем: обвинение сообщит, что ничего нового к сути дела эти два свидетеля не добавили. Если вообще потрудится что-либо по этому поводу сообщать. Потому что не обязательно — уж очень трудно представить себе, что судьям понадобится подсказка прокуроров.
Если бы от тех требовалось на этом процессе как-то по-особенному напрягаться, что-то доказательно утверждать — уж как-нибудь это было бы сделано. Но на процессе ничего подобного не происходит, поскольку незачем плодить лишние сущности. Все же и так понятно.
А жест политеса, в соответствии с которым Грефу и Христенко было позволено исполнить гражданский долг, явившись на заседание, должен быть, конечно, предметом радости. Эстетической.
