Цивилизация
Лондонская встреча «большой двадцатки» признается не просто удачной, а удачной до чрезвычайности. «Очень важная» (Мануэль Баррозу). «Историческая» (Барак Обама). «Почти историческая» (Ангела Меркель). «Смогли договориться, причем достаточно быстро» (Дмитрий Медведев).
Рецепт успеха, интуитивно найденный руководящим коллективом планеты, предельно прост и состоит из трех слагаемых.
Во-первых, отсекается все, что хоть кого-то всерьез не устраивает.
Во-вторых, молчаливо признается то, что уже сделано главными игроками, независимо от того, укладывается это в какую-то общую логику или нет.
Ну а то, что устраивает всех, разбавляется общими пышными фразами и преподносится как исторический (точнее, почти исторический) компромисс. Это в-третьих.
Получилось довольно удачно. Споры отложены на потом, скелеты остались в своих шкафах, а все прочее, что оказалось в сухом остатке, торжественно провозглашено в качестве принципов всемирного антикризисного единения.
В континентальной Европе, скажем, не одобряют тот размах, с которым американцы и британцы заливают кризис деньгами. Но не станет же Обама переделывать «План Обамы» ради комплиментов коллег по G20. Принятие конгрессом Соединенных Штатов проекта бюджета на следующий год с дефицитом $1,2 трлн как раз совпало с саммитом, но было благоразумно не замечено в Лондоне. Впрочем, общая фраза о необходимости сбалансированной монетарной политики в коммюнике G20 внесена, так что совесть участников чиста.
Зато касательно проведения такой же политики в глобальном масштабе действительно достигнут компромисс. Международным финансовым организациям выделяется для этого очень большая, но не сверхбольшая сумма. Англосаксонские державы рекомендовали выписать больше, другие богатые страны – меньше, сошлись на триллионе долларов. Той половине «большой двадцатки», которая жаждет денежной помощи, этого триллиона на ближайшее время хватит, и голоса этих стран тоже влились в общий консенсус.
По такой же логике временно приостановлен и главный экономический спор XXI века – между США и Китаем. Китайцы не повторили свой призыв создать новую резервную валюту взамен доллара; американцы в ответ промолчали о дешевом юане, закрывающем китайский рынок для иностранных товаров. Удешевление собственной валюты – самая эффективная из всех разновидностей протекционизма. Наряду с традиционными протекционистскими мероприятиями эта мера пущена сейчас в ход многими странами, грозя превратиться во всемирную гонку девальваций.
В коммюнике G20 сказано сурово: «Мы не повторим исторические протекционистские ошибки прошлых эпох». Твердые по форме и неконкретные по существу, эти слова, повторяющие, к тому же, неисполненный призыв предыдущего саммита «двадцатки», указывают, что способа остановить протекционистскую волну никто сейчас не знает.
Однако протекционизм заклеймили буквально все, и председатель Ху Цзиньтао даже строже многих. Но, требуя распечатать иностранные рынки, буквально каждый из двадцати лондонских собеседников уже успел что-нибудь предпринять для запечатывания своих собственных. Вопреки бумажным заклинаниям, процесс идет, и его участники в душе надеются только на то, что кризис пойдет на убыль раньше, чем протекционистская волна успеет захлестнуть всех с головой.
Примерно такая же невысказанная надежда витала и по поводу гигантских долгов, накопившихся за Соединенными Штатами. Если американские антикризисные мероприятия будут поднимать экономику Америки быстрее, чем обесценивать ее валюту, а с нею и американские долги, то споры действительно можно отложить до лучших времен. А вот если лучшие времена задержатся, то скандал неизбежно перейдет в открытую фазу. Но на этот раз его сумели отложить, выстраивая единение на других участках.
Франко-германские проекты глобального финансового регулирования запущены в работу. С поправкой на серьезные интересы, разумеется.
Опубликованы «черный» и «серый» список оффшоров. Как их будут наказывать, еще не ясно, но в этих списках уже отсутствуют Гонконг и Макао (чтобы не огорчить Китай), а также и отдельно взятые острова с режимом финансового рая, принадлежащие Британии.
Хедж-фонды и рейтинговые агентства должны быть готовы подчиниться контролю, процедуры которого еще предстоит придумать. МВФ ждет реформа, контуры которой – тоже предмет предстоящих споров. И,
может быть, самая грандиозная фраза в лондонском документе, которую, правда, легче произнести, чем осуществить: «Эра банковской тайны закончена».
И эти, и прочие лондонские вердикты – действительно наиболее масштабные международные экономические решения с 1970-х, а может, даже и с 1940-х годов.
Тем не менее самые могущественные из гостей Лондона, президент Обама и председатель Ху, уезжают оттуда, получив карт-бланш на продолжение того, что и так делали до сих пор.
Российский вклад во все произошедшее на G20 соответствует весу нашей страны во всемирном хозяйстве. Этот вес не таков, чтобы диктовать свои правила другим. И высказывания Дмитрия Медведева говорят о желании быть в сегодняшнем экономическом мейнстриме – если не на деле, так хотя бы на словах.
Обязанность разъяснить миру то, что свершилось в Лондоне, взял на себя Никола Саркози, стремящийся быть идеологом всех больших событий последнего времени.
Французский президент объявил об избавлении человечества от остатков бреттон-вудского наследия в частности и от доминирования англо-саксонской финансовой модели в целом.
Спору нет, лондонские переговоры G20 принесли гораздо больше результатов, чем все международные экономические дискуссии за несколько последних десятилетий. Это очевидно. Но гораздо менее очевидно, что это серьезно изменит течение нынешнего глобального кризиса. Скорее наоборот. Дальнейшее течение этого кризиса как раз и подскажет, какие из обещанных мероприятий придется всерьез исполнять, какие — нет, а главное — какие из тех скелетов, о которых в Лондоне промолчали, придется-таки доставать из шкафов.
