Одной ногой в Европе

Это я к тому, что опять перед нами размахивают морковкой — сулят безвизовый въезд в Европу. К концу июля даже план демонтажа «железного занавеса» обещают объявить. С одной стороны, чисто по-человечески понятно, что европейцев немного уже достали беженцы из Африки и им бы хотелось как-то разбавить африканцев теми же русскими.

Тут дело не только и не столько в расизме, но и в естественном желании психически здорового человека находиться среди более себе подобных, чем менее. Кто зациклился на тотальном некритичном либерализме, пусть спросит не только о том, отдал бы он дочь за негра, но и том, насколько ему уютно среди лилипутов. Слепых. Глухонемых. Одноногих. Лишенных чувства юмора. Членов, не к ночи будь сказано, «Единой России», которые гальванизировали старую жалкую привычку, тьфу, стоя аплодировать начальнику. Сплошь чернокожих. Людей иной, чем у тебя, сексуальной ориентации. Любителей ходить на руках вниз головой. Представителей другой веры. Другого уровня образования. Других кулинарных привычек (не хотите ли столоваться у азиатов, которые уплетают жареных тараканов или в лучшем случае собачек?). И проч. Я допускаю, что бывает ксенофилия, когда кого-то тянет куда подальше от своих, поближе к чужим и непонятным, и таким больным, конечно, хочется сочувствовать. Есть люди, которые хотят умереть ради того, чтоб Зюганов мог высказывать свои взгляды, — не полезу вместо них на амбразуру.

Но, с другой стороны, между нами и Европой таки пропасть. И каждый эту пропасть видит, не может не видеть, неважно даже, какие при этом испытывая чувства и желания.

Я тут вспомнил, кстати или некстати, случай из времен молодости. При глубокой советской власти я иногда проводил досуг в общежитии, где жили немки. Вот они-то и дали мне возможность заглянуть в пропасть между нашими двумя мирами.

В том же самом общежитии, на другом берегу пропасти, бок о бок с европейцами жили и наши. Я, честно говоря, ощущал себя немного полицаем, когда навещал иностранок, и наши студентки смотрели на меня с укором. У нас же, по статистике, девять ребят на десять девчонок, которым после диплома разъезжаться по деревням (это был пединститут), где не забалуешь, даже если будет желание, выбор там бедный… Ну не от нехватки же патриотизма я пошел на это? Можно ли это считать изменой родине? Или я просто занимался самообразованием? Причем не только в области германской филологии. Я жадно всматривался в чужую культуру. Я был свидетелем разных непривычных явлений. К примеру, меня потрясала увлеченность, с которой они проводили свои партсобрания, — понятно что в Союз из ГДР отправляли главным образом проверенных с нордическим характером Parteigenossen. Никакой лени и халтуры, никакого формализма — чуть не на мечах они рубились, борясь за партийную чистоту! Парторг был зверь! На собрании. А как оно кончается — все, свой парень, бухает наряду с простыми партийцами, и можно его нах посылать смело. Ухом не поведет.

Но смешней всего и обидней для наших был европейский немецкий Ordnung, который наши братья и сестры по лагерю привносили в рыхлую жизнь совкового общежития. Оно было покруче, чем ФДС МГУ на Ломоносовском, дом 31, корпус три, где в одном конце коридора имелся дамский сортир, а в другом наш: отхожих мест было, наверно, с пяток на 38 комнат. И вот немки оттяпали себе один. Рейдерским захватом. И врезали в дверь замок. Русские страшно обижались! Но, поскольку наши были сплошь девицами, обошлось без рванья тельняшек на груди, без кровавой битвы с «фашистскими захватчиками», без выбивания дверей с целью продлить Европу до Урала — или Азию до Альп? Иногда орали друг на друга, и все. А зачем же замок в двери?

Затем, что он обеспечивал сохранность лампочки, крышки на унитазе, мыла и дефицитной туалетной бумаги, которую немкам слали родственники из ФРГ. Там на стене висело неразбитое зеркало. И полотенце. И еще там было чисто.

— У вас там, значит, мыло и чистота, а мы, выходит, как бы второй сорт!!! — возмущались наши. — Это оскорбительно!
— Ну так и вы обустройте свой сортир. В чем проблема? — искренне недоумевали немки.
— Нет, выломайте замок, и пусть будет равенство. Это ваше запирание для нас оскорбительно!!! Ведь сказано же — egalite et fraternite!

Немки в скандал не втягивались, но и не сдавались. Они сражались за свой сортир отважно и стойко, все-таки это нация солдат, как и мы.

Ну ладно, им-то что, поорали и разошлись. А мне каково? Положение похуже губернаторского. Мало того что я расходовал свою дефицитную — с учетом специфики пединститута — сексуальную энергию на хоть и братский, но все ж чужой народ, так надо было еще выбирать сторону баррикад. В смысле, с какой стороны этих баррикад справлять нужду.

Попервах я крепился и думал быть со своим народом там, где он, к несчастью был, и мужественно во тьме ощупью пробирался по нашим всенародным общедоступным удобствам, дверь в которые была демократично распахнута для всех и не запиралась вовсе. По пути туда и обратно мне одобрительно улыбались наши студентки. Я типа встал уже на путь исправления, еще шаг — и я сольюсь со своим народом, в смысле с лучшими его представительницами, на казенном матрасе.

Но я сломался и вернулся к своим прямым и понятным сентиментальным немкам. Голос крови, конечно, давал о себе знать, но притяжение Европы оказалось сильнее, что ли. Может, потому, что Европа — все ж таки наша духовная родина, нет? Я бывал в монгольских степях и пустынях, можно и оттуда вести родословную, но не хочется мне впадать в уныние и вспоминать, как наша элита целовала ханский башмак из любви к вертикали…

Дела это все, с одной стороны, давно забытых дней. Но вот! Как-то! Случилось мне побывать в одном из агентств министерства культуры РФ. И там сердобольная секретарша, узнав о моей проблеме, протянула мне ключ от командирского сортира! Конечно, у меня был выбор, и я мог пойти в заведение для простых посетителей, но и тут я малодушно потянулся к Европе, как бывало…

А позитив тут такой, что одной ногой — хоть одной — мы уже в Европе. Мы не уехали в нее подобно Чичваркину и даже Березовскому, мы в нее попали отчасти, не сходя с места. Но где же вторая нога? Где и была. Мы так и стоим враскоряку.

И, наверно, потому шенгенские визы для нас пока существуют. Они как ключ от культурного сортира, куда не пустишь же первого встречного. (Помню однажды в калужском Доме печати я увидел кучу, наваленную не мимо, но точно в писсуар, какая эквилибристика! В тот день проходил семинар для районных журналистов.) Без этого пока что никак. И в глубине души мы это, увы, понимаем… Как это ни больно. Как ни противно об этом думать.