Невыученные уроки французского

Из всех искусств для нас и т. д. и т. п. — так что не случайно я навстречу так называемому дню знаний даю вам рецензию на недавно мной пересмотренные «Уроки французского». Снято это по рассказу могучего классика Валентина Распутина, наверно, самого «почвенного» и посконного из живых русских писателей. (Может, где-то он ошибается и зашкаливает, так это не нам судить, к заблуждениям великих людей надо относиться со вниманием и предельным уважением, более того, большой художник не может быть непротиворечивым, он же не приказчик, в самом деле.)

Когда он этот текст написал, не припомню, но понятно, что речь там о послевоенных годах, что-нибудь там про 1947-й, судя по тому, что с хлебом были большие проблемы, а экранизация пришлась на 1978-й, вполне благополучный застойный год.

Конечно, никак не обойтись – при сегодняшнем просмотре – без, как нас учили в школе, связи с современностью.

Короче, пацана отправляют жить в райцентр из неперспективной деревни, в которой только начальная школа. Мать-вдова селит его у знакомых, у тоже многодетной матери-одиночки, и эта, так сказать, foster family объедает беззащитного постояльца; хозяйский сын ворует из сиротского мешка картошку и подгрызает единственную – на три недели — буханку черного хлеба. От голода пацаненок тощает и обзаводится малокровием. Наивный врач прописывает ему молоко и прогоняет из кабинета — следующий!

Вова – так зовут несчастного – начинает играть с деревенскими хулиганами на деньги в… Черт, забыл, как называется, я же сам играл, только не от голода, а заради понятий, которые от тех послевоенных приблатненных идиотов дошли до наших дней и держат страну в узде. На выигрыш он таки покупает это молоко на базаре и тут же выпивает; а куда ж нести, украдут либо отнимут. (Как его подло бьют тупые второгодники, отнимая деньги, это отдельный разговор, если его продолжать, то никак не удастся смолчать про читинского узника, а это, кстати, соседний регион с Иркутской областью, родиной Распутина.) Базарная торговка – вот оно, мастерство Распутина-классика – спрашивает у покупателя, что ж у него одни медяки, на паперти что ли стоял, — и тот, сельский мальчишка, не понимает слова «паперть»! Как тонко, вот что значит писательская работа — церкви же взрывали и попов, если не расстреливали, так ссылали! И успело вырасти атеистическое поколение. Тогда, чтоб этому советскому Маугли было понятней, тетка дает подсказку: ну, паперть – это где подают милостыню. Последнее слово мальчик знает, наверно, он в городе видел, как эту милостыню просили инвалиды на улицах. Я сам помню этих безногих, на деревянных поддонах, к которым были приделаны колеса-подшипники, грохотавшие по асфальту. Эти калеки пропали, если я правильно помню, к 20-летию Победы, я как раз ходил в первый класс. Их, как потом выяснилось, выкинули на Валаам – чтоб не портили настроения народу-победителю. (Похожую чистку провели перед московской Олимпиадой, выкинув из города уже не фронтовиков, но проституток.)

Эти хулиганы, которые росли без отцов, пропавших на войне и/или в лагерях, да и без матерей, которые вкалывали так, что мало никому не казалось, — очень важные люди в истории СССР и в теперешней России. Без них не понять глубинного смысла страны. Выросшие на улице, как дикие, то есть одичавшие, собаки (стаи которых мотаются уже и по нынешнему центру Москвы, а это точно не к добру, они ж людей уже грызут), неспособные верить в казенное вранье, которое им преподносили в школе, не знающие ни совести, ни Бога, ни сострадания, крепко наученные, что честным трудом только жилы порвешь, а хлеба досыта не поешь, — эти никто, эти полулюди, какие ярче всего проявляются в армии, где убивают после пыток молодых бойцов, или в ментовке, где убивают реже, а пытают чаще, стали родоначальниками новой нации – того советского народа, который лениво смотрел на развал своего Советского Союза и пальцем не шевельнул, чтоб тот развал остановить. Нет, никто не записывался в добровольцы отвоевывать Прибалтику или там Казахстан и не вставал в очереди у военкоматов, чтоб сражаться за Чечню. А чтоб менты отлавливали призывников – так это завсегда пожалуйста. Сегодня этот народ недолюбливает гастарбайтеров, не думая даже с ними конкурировать, и поругивает чиновников, при этом выплачивая им в год взяток на 30 000 000 000 долларов (гуляет по докладам экспертов такая циферка).

В общем, Распутин, как это свойственно классикам, в то советское время заглянул глубоко в будущее, в наше время — и угадал многое. К примеру, тему больных детей, которые сами должны себе искать деньги на лечение, позируя с жалобными лицами для газет, которые собирают с миру по нитке, как на той же самой паперти. В то время как казенная мощь страны растет, тогда точно так же, как сейчас, — голодный пацан в этом кино считает свои убогие картошки, а фоном радио бубнит про дополнительные киловатт-часы для индустрии.

Хороша и советская интеллигенция, все простодушие которой заложено в роль приезжей, из города, учительницы, которая не знает, что в деревне не знали ни макарон, ни гематогена, и что мальчик к 12 годам ни разу не пробовал яблок! Тем не менее она уходит в диссидентство, чтоб спасти народ, то есть накормить жалкого доходягу — она начинает играть с ним в пристенок, чтоб дистрофик выиграл у нее полтинник на молоко, и подыгрывает ему. Она б угостила, но он гордый, даже ужинать с ней голодный не садится, будучи уверен в том, что вся страна недоедает, — как сейчас иные верят, что наша вертикаль самая потентная в мире! Sancta, как говорится, simplissimus.

Всю эту идиллию разрушает директор школы, который без стука входит в разгар игры к учительнице в квартиру, весь такой пафосный, как Алексей Пушков, – и после ее выгоняет с работы! Он не понимает или не хочет понимать (дурак или подлец? – такой вопрос иные радикалы адресовали при Советах членам КПСС), что у него ученик подыхает с голоду. Он не видит или не хочет видеть, что учительница – хорошая девчонка, что у нее есть душа.

Никто не говорит этому директору, что он неправ, нехорошо, что его надо выгнать с работы, это уж, по меньшей мере, что он не понимает простой элементарной вещи – что идиотизмом и хамством лучше не хвастать, это некорректно, на грани дебилизма! Может, потому, что директор занимает важное место в вертикали и что на нем единственном дорогой костюм (а часы, небось, еще дороже!), в то время как все вокруг одеты в рванье какое-то. Да и вообще мужиков там и не видать, разве только дядя – скорее дед – Илья в деревне да шофер, который весь лучится счастьем и довольством, он сытый и при машине, уж никак не пропадешь, и все ему кланяются… Придурок при чиновниках, короче. (Это в какой же это, задумаешься, разведшколе директор научился так грамотно входить без стука и без звука, как абориген к капитану Куку? Просто щит&меч, право слово. Плащ, мля, и кинжал, не иначе.)

Наверно, в 78-м этот фильм пропустили как пропаганду достижений коммунистической власти – против 47-го года картошка стала куда доступней, ешь не хочу, да и черного хлеба было полно, воруй не хочу.

А сегодня? Куда они смотрят? Почему Сурков не запретит фильм как идейно вредный? Это ж крамола и клевета на первых (и вторых) лиц государства! Да, вот так у нас, то есть в смысле у них, делается пропаганда – спустя рукава, вполне халатно.

Если же серьезно, то фильм, конечно, пронзительный. Страшно жалко этого пацана, до слез — но и он, как мы знаем, выжил, вырос, стал человеком! Валентин Григорьевич этот рассказ не придумал, это про его детство. И у учительницы все сложилось, она потом, когда рассказ прочитала, нашлась и написала письмо своему бывшему ученику, и он ей ответил. Happy end, что в твоем Голливуде!

Но если присмотреться, end этот не так чтоб очень happy. Распутин настолько был, наверно, надорван теми – и после еще поздними – несправедливостями и ужасами советской, а там уж и постсоветской жизни, что не смог и не захотел продолжать гламурную жизнь столичного гладкого сочинителя. В отличие от нас, более молодых и толстокожих циников, он не смог смотреть на мучения малых сих и ушел на их сторону баррикад, он там, с больными и убогими, с нищими, оскорбленными и поруганными. Ни кортежей, ни мигалок, ни поцелуев с премьером там или патриархом – Распутин ушел в народ, вернулся в него. Это немодно сейчас и, вообще говоря, даже непонятно. И, кстати говоря, невероятно невыгодно. Но он такой уж человек; может быть, он святой.

(За это возвращение он заплатил дорого – уйдя в народ и согласившись нести с ним его тяготы, он с ним и пострадал: у него дочь погибла в авиакатастрофе, помните, самолет уж сел в аэропорту Иркутска и на земле врезался в какие-то постройки и сгорел. С людьми. Она летела к старику-отцу, дочка-то, бедная.)

Может, и мы бы жили простой жизнью и говорили б, и писали только чистую правду, и делали б только то, что считаем нужным, и не теряли б голову в погоне за длинным нефтяным рублем — но у нас, честно говоря, нет такой любви к ближнему, и еще у нас нет сил смотреть во все глаза на нашу теперешнюю жизнь.

Верней, мы б смогли – но долго б это не продолжалось, мы б скоро всё бросили и ушли б куда в запой. От безысходности.

Что с нас взять – берем только ту ношу, какую можем нести.

Но надо понимать хоть это. И вести себя как-то скромней тогда уж.