Цивилизация
После последних всемирных антикапиталистических буйств невольно начинаешь подозревать: а вдруг двадцать лет назад нам подсунули некачественный продукт? Вдруг мы тогда клюнули не на ту наживку? Ведь был у нас, пусть и дубоватый, но по-своему прочный строй. Стоило ли менять его на капитализм (которого у нас к тому же по-настоящему еще и нет), если от этого капитализма сейчас отрекаются во всех главных его цитаделях?
Дело ведь не в уличных активистах, анархистах и просто хулиганах, которые вопят «захвати!» (а дальше в зависимости от места действия — Уолл-стрит, ближайшую биржу, банк, а в Италии еще и почему-то министерство обороны). Дело не в самих этих левых крикунах, а в том, что с их обличениями паразитического финансового капитала согласно молчаливое большинство западных народов.
Но мало того. С этими обличениями согласны и многие западные правые. С той разницей, что левые считают этот паразитизм выражением пороков капитализма, а правые (вроде американского антиобамовского «Движения чаепития») выражением пороков социализма. Потому что для них любой центробанк, и особенно Федеральная резервная система Соединенных Штатов, — это инструмент бюрократического насилия над экономикой, может еще и пострашнее нашего советского Госплана. Так или иначе, но
строй, созданный на Западе неолиберальной революцией XX века, называй его возрожденным капитализмом или как угодно иначе, готовится сойти со сцены.
Кризис 1970-х его породил, кризис нулевых — десятых годов XXI века его убивает. Одна за другой взрываются мины, которые были в него заложены с самого начала.
Неолиберальная революция состоялась из-за того, что послевоенная версия западного капитализма, очень социальная, очень подконтрольная бюрократам и очень замкнутая в границах государств, к середине 1970-х свое отработала и билась в тупике стагфляции. Новый капитализм, капитализм Тэтчер и Рейгана, возвращался под знаменем экономических свобод и знаменем ликвидации всех бюрократических барьеров – и внутри экономик, и между экономиками разных стран. Героем его мифологии был не алчный дармоед, жирующий на социальное пособие, а смелый, умелый и предприимчивый рыночный боец, трудом и хваткой прокладывающий себе дорогу и получающий за это заслуженное материальное вознаграждение.
Помню, лет пятнадцать назад на каком-то семинаре крупный менеджер из крупного британского финансового учреждения объяснял, каким способом простой англичанин, который правильно вписался в неолиберальную экономику, легко и уверенно становится миллионером. Сначала он получает добротное образование. Потом устраивается на добротную работу. После этого ему охотно дают кредит, которого хватает на первый взнос за дом. Через немного лет, когда цены на недвижимость вырастают, а наш англичанин слегка поднимается по должностной лестнице, он с большой выгодой продает этот дом, и вырученных денег вместе с выросшим кредитом хватает на первый взнос за дом, ценой и размером гораздо больше. Повторив эту процедуру несколько раз и удачно сочетая ее с игрой на бирже, где акции неуклонно и быстро растут в цене, этот простой англичанин буквально лет за десять становится настоящим миллионером, владельцем серьезных активов и шикарных хором.
Оратор был идеально уверен, что эта дорога ведет к успеху и богатству не иногда, а всегда и не для отдельных удачников, а абсолютно для всех, кто верно поступает. Возражений у меня, как и у прочих слушателей, не нашлось, хотя и осталось ощущение, что у нарисованного счастливца материальные успехи как-то уж слишком обгоняют успехи трудовые, а значит, и богатство у него какое-то не совсем настоящее. Из воздуха, что ли.
То, что на биржах бывают не только бумы, но и крахи, а пузыри на рынках недвижимости время от времени лопаются, человечество знало с давних пор. Но тогда об этом не принято было вспоминать. Таков был консенсус, основанный на вере, что государственные финансовые институты, и в первую очередь центробанки, больше никогда не допустят этих досадных явлений.
Поскольку почти все из тех немногих, кто на заре неолиберальной революции решался критиковать ее не слева, а с какой-то другой стороны, были сторонниками так называемой австрийской школы, стоит сказать, в чем эта школа видела и видит первородный грех капитализма. Тем более что сегодня людей с похожими взглядами (в Америке их называют либертарианцами) гораздо больше, чем раньше, и они, к примеру, задают тон в «Движении чаепития».
Чередование финансовых бумов и крахов вышеупомянутая австрийская школа объясняет тем, что банки пускают в оборот деньги, положенные их вкладчиками на вклады до востребования. В этом «австрийцы» видят даже не противоречие, а скорее воровство.
Ведь с одной стороны, банк обязывается выдать деньги вкладчику в любой момент. А с другой, у него их уже и нет, поскольку он раздал их другим своим клиентам в качестве кредитов. А эти кредиты затем сами могут раздаваться другим людям в качестве кредитов, и так по цепочке. Возникает так называемая кредитная экспансия. На биржах бум, в экономике подъем.
Но рано или поздно наступает миг, когда в каком-нибудь банке клиенты приходят снять со своих счетов больше денег, чем у этого банка в данный момент есть в наличии. Банк отказывает. Паника перекидывается на другие банки. Начинается «кризис ликвидности». Денег на выдачу клиентам не хватает уже нигде, потому что обязательств по счетам, нарисованным в результате кредитной экспансии, гораздо больше, чем реальных средств, полученных банками от вкладчиков. На биржах крах, в экономике спад.
Это явление, замеченное как учеными, так и широкими массами банковских вкладчиков еще в XIX веке, как раз и породило центробанки. Идеальный центробанк необходим для того, чтобы в дни паники напечатать и раздать банкам в долг столько денег, сколько им нужно, а когда паника стихнет, вытребовать эти деньги обратно.
Австрийская школа не верит в то, что центробанки согласятся быть идеальными, очень их не любит и предлагает модель не подстрахованного государством капитализма, очищенного от противоречий и доведенного до своего логического завершения. Скажем прямо, это аскетический, чтобы не сказать довольно суровый капитализм.
В радикальной версии это выглядит так. Превращать вклады до востребования в кредиты запрещено. Они аккуратно хранятся в банках, не принося своим хозяевам, разумеется, никаких процентов (это называется «стопроцентное резервирование»). А тот клиент, который хочет пустить свои накопления в оборот, идет в другое финансовое учреждение, которое занимается инвестированием, и дает ему свои деньги взаймы. Забрать их обратно с прибылью он сможет не когда захочет, а тогда, когда эта прибыль придет. А если не придет, если инвестиция окажется неудачной и деньги пропадут, то тут уж ничего не поделаешь: это его деловой риск.
Поэтому банковские паники отсутствуют по определению. Отсутствуют и кредитные экспансии, бумы, крахи. Ведь в финансах установлен золотой стандарт, причем в самом суровом своем исполнении: банкноты не просто свободно обмениваются на золото, а их вообще печатают ровно столько, сколько есть в наличии золота. Поэтому, например, если государство захочет свести бюджет с дефицитом, то закрыть этот дефицит печатным станком будет нельзя. Можно только взять взаймы золота, а много его не дадут.
Мир капитализма по-австрийски – это мир, в котором все без лукавства играют по одним правилам, где нет ни инфляции, ни кризисов, ни стремительных подъемов, ни огромных госдолгов, а экономика растет плавно, без государственного подхлестывания, получая в виде инвестиций только реальные частные накопления.
Попросту говоря, это логично выстроенная утопия, которую можно осуществить в полном виде, только если настанет конец истории. А он не настанет. Зато в качестве системы отсчета этой модели просто цены нет.
В «австрийской» системе координат легко, например, уяснить, почему сейчас зашатался один из главнейших мифов неолиберальной модели – миф об эффективности накопительных пенсионных систем. В кризисном 2008-м общая стоимость активов накопительных пенсионных фондов стран ОЭСР упала на 19% и до сих пор не восстановилась до прежнего уровня. Люди, которым обещали, что их накопления чудесно приумножатся, стоят перед перспективой получить в виде пенсий меньше денег, чем уплатили в качестве взносов.
Что и понятно. Приятно копить себе на старость, если деньги были и всегда останутся настоящими, золотыми, и будут либо храниться в безопасном месте, либо инвестироваться в малоприбыльные, но надежные проекты. И совершенно другое дело, если правительство для каких-то своих целей в любой момент может изготовлять столько новых денег, сколько ему нужно, и тем самым обесценивать деньги, накопленные будущими пенсионерами, а тем временем пенсионные фонды еще и играют этими накоплениями на биржах, где они не только растут в эпохи бумов, но и грохаются во времена спадов. Какая уж тут уверенность в будущем?
Соблюдать правила капитализма от австрийской школы – это примерно то же самое, что требовать от людей хранить абсолютную трезвость. Можно многое сказать о преимуществах идеально трезвого общества, но таких обществ в истории никогда не было.
Может быть, альтернативная формула, исходящая из снисходительного понимания человеческой природы, должна быть такой: пейте, если уж так хочется, но соблюдайте меру?
Пусть будут кредитные экспансии и бумы, но пусть центробанки их вовремя останавливают, не дожидаясь крахов. Пусть в трудные времена власти сводят бюджеты с дефицитами, но в годы подъемов пускай возвращают долги. Пусть не будет золотого стандарта, но устойчивость цен пускай поддерживается по-честному, а не с помощью статистической науки.
Если бы неолиберальная модель была именно такой, она бы и сейчас процветала. Но она стала не культурным винопитием, а забубенной пьянкой, и притом буквально с самого начала.
Ведь тем, кто поднял знамя свободного капитализма, приходилось все время доказывать левонастроенным и социально разбалованным народам, что этот капитализм совместим со всеми привычными удобствами государства благоденствия. А для этого властям западных стран нужно было добывать много денег для бюджетных расходов, да еще и организовывать быстрый и непрерывный экономический рост.
Поэтому госбюджеты были дефицитными почти всегда, а не только в годы спадов. А центробанки, и особенно ФРС, не только не сдерживали кредитную экспансию частных финансовых структур, но сами же ее и возглавляли, искусственно занижая процентные ставки, чтобы дешевыми деньгами подхлестывать экономику.
Потоки изготовляемых властями денег раздували пузыри на рынках сырья и недвижимости. Они же провоцировали неудачные инвестиции. Они же делали главными выгодополучателями вовсе не трудолюбивых и предприимчивых бизнесменов из неолиберального мифа, а циничных финансовых спекулянтов. А когда ударил кризис, оказалось, что и в режиме государства благоденствия система работать тоже больше не может. Эффективность структур социальной поддержки идет вниз.
Неолиберальная модель заканчивает свое тридцатилетнее существование, разорванная на части собственными противоречиями.
Что будет взамен? Вряд ли либертарианско-австрийская утопия: она слишком непохожа на реальную жизнь. Какая-то новая левая модель? Тоже вряд ли. Левые на Западе есть, и даже в большом количестве, а вот модели у них нет. Значит, на смену устаревшему неолиберальному капитализму придет опять капитализм, хотя и с каким-то другим эпитетом. Его контуры еще неясны, но вряд ли придется ждать долго. В кризисные эпохи все созревает быстро.
