Бескорыстие

Пока кипят страсти по Беслану, пока власть принимает меры, чтоб не очень было заметно, что захват заложников, кроме как этой власти, никому не был выгоден, пока находят по всей России взрывчатку, принимаются назначать губернаторов и отнимают у Ирины Хакамады название партии, как дети все равно отнимают друг у друга фантик от конфеты, Государственная дума втихаря принимает в первом чтении закон, регламентирующий выдачу грантов общественным организациям. Не обратили внимания?

Почти никто не обратил внимания. Пошумели слегка по тому поводу, что президент организует министерство по правам человека, как бы отделяя таким образом официальных правозащитников от неофициальных, а на закон о грантах так-таки внимания никто и не обратил.

По этому закону, однако же, грантодатели должны быть сертифицированы. Кем? Властью. То есть это власть в конце концов будет решать, может ли богатый человек какой-нибудь дать денег на борьбу с наркотиками, на борьбу со СПИДом, на защиту заключенных от пыток, женщин – от избиений дома, да мало ли еще на что. На программы по усыновлению детей, на обучение детей чеченских беженцев, за годы войны безнадежно отставших от школы, на стариков, на печатание книжек, на изучение общественного мнения, на создание фильмов, на защиту зеленых насаждений. На демократию, наконец. На сохранение амурского тигра или камчатского краба. Короче говоря, этим законом государство закрепляет за собой монопольное право решать, что важно для меня, гражданина, а что нет. Государство ограничивает меня теми методами, которые само считает приемлемыми, то бишь с которыми знает, как справиться.

Взять, например, СПИД. Государство считает, что лечить от СПИДа надо только людей, случайно инфицированных вирусом иммунодефицита, а я считаю, что лечить надо всех, включая потребителей инъекционных наркотиков, потому что они, несмотря на употребление наркотиков, – люди. Я – добрый. Государство – злое. И новым своим законом пытается перекрыть мне финансовую возможность быть добрым.

Получается так, что я не могу устраивать семинаров, рассказывающих школьникам, что потребители наркотиков – люди. Получается так, как если бы государство запретило врачам спасать от смерти неблагонадежных людей, а велело бы спасать только благонадежных. Получается так, как если бы представитель государства стоял бы на входе в реанимационное отделение каждой больницы, заглядывал бы в кареты скорой помощи и решал бы, кого из поступивших в коме больных везти под дефибрилятор, а кого – в морг.

Эти безумные люди, составляющие государство, кажется, и в самом деле думают, что добро и справедливость перестанут существовать, если урезать им финансирование. Они, похоже, и впрямь считают Гиппократа, Христа или Будду не более чем удачными пиар-проектами. Они, кажется, и впрямь не верят, что общественные организации, борющиеся со СПИДом, просто жалеют людей, а общественные организации, выступающие против пыток, просто считают пытки несовместимыми с человечностью.

Эти люди между Лубянкой, Охотным рядом и Кремлем, похоже, думают обо мне, что не плати мне денег, так я не стану призывать милость к падшим.

Нет, дорогие мои, стану. Все то же самое, что пишу я сейчас в газете «Коммерсантъ» и «Газете.Ru» за деньги, писал бы я и без денег и буду писать, и, к сожалению, главные редакторы это знают. И приятели мои, борющиеся за доступность лечения для ВИЧ-положительных людей на иностранные гранты, то же самое станут делать и без денег, как совсем без денег выходили на Красную площадь в 68-м году люди против ввода войск в Чехословакию.

Здесь начинается необъяснимая для кремлевских чиновников зона бескорыстия. Вы можете не верить, что я бескорыстный человек, вы можете не верить в бескорыстие правозащитников. Но вы же чувствуете дрожащей своей душой, что бескорыстие существует.

Существует добро. Существует бескорыстие. Существует честность. Не я – так другой. Но это такая штука, с которой никакими лоббистскими технологиями ничего поделать нельзя.