Книга мертвых

Я был в приятной европейской командировке, когда захватили в городе Беслан школу. Я не успел в город Беслан. Вместо меня газета «Коммерсантъ» послала туда других корреспондентов, и теперь я испытываю чувство вины, как будто кому-то стало бы легче от того, что я слонялся бы там в толпе плачущих людей и диктовал бы о плачущих людях заметки срочно в номер. Я чувствую себя виноватым, как будто меньше детей погибло бы, если бы я тоже вместе с этими мужчинами и женщинами стоял бы и читал списки погибших. Может быть, я помог бы тащить носилки. Может быть, я нашел бы слова какие-нибудь, чтоб не убивали детей. Я же верю в слова. Приятели успокаивают меня тем, что на мой репортерский век терактов хватит еще с лихвой. Дураки!

Эти списки погибших, эти белые бумажные листки, приклеенные к стенам, я читал много раз и в разных городах. В Москве – когда обрушились дома, когда захватили театр, когда взорвали станцию метро. Еще я читал списки погибших во Владикавказе, в Махачкале, в Ростове-на-Дону, в городе Узловая и в городе Волгоград.

Их обычно сначала аккуратно печатают на машинке, эти списки, а потом ручкой поверх машинописного текста начинают вносить исправления. От исправлений путаются цифры, так что за погибшим номер семь идет сразу погибший номер девять. Внизу листка приписано обычно от руки несколько фамилий с орфографическими ошибками. Некоторые фамилии повторяются так, будто люди погибли дважды. Каждый раз кто-то обязательно пишет напротив фамилий возраст: десять лет, двенадцать лет, семь лет. Я понимаю: людям, составляющим списки погибших, кажется, будто напечатанные на бумаге буквы не передают скорби, они думают, что погибших будет жальче, если сказать, что погибшие дети. Эта приписка про возраст – сродни молитве.

Списки погибших сливаются в моем сознании в один длинный список, который я читаю вот уже почти десять лет, и которому не видно конца. Мои коллеги-журналисты стараются всякий раз выудить из списка погибших одну фамилию и рассказать о погибшем какую-нибудь нехитрую историю. Я и сам так делаю, потому что женщину, например, жальче, если про нее известно, что за день до смерти она вышла замуж, а ребенка жальче, если известно, что он любил запускать воздушных змеев.

Но на самом деле увеличивающийся от теракта к теракту список погибших ужасен именно что своей лаконичностью. Это книга мертвых. Это безжалостный отчет, который пишет народ Богу о своей судьбе, приклеивая написанное скотчем к стенам школ, бывших райкомов, больниц и прочих зданий, где создаются временные кризисные штабы.

Если читать книгу мертвых долго, то отношение к людям меняется. Людей начинаешь запоминать. Просто прохожих на улице. Просто почему-то запоминаешь вдруг мужика с арбузом. Или девочку, старательно запускающую мыльные пузыри из окна автобуса. Или вот еще бывает заходишь в метро, а там толпа, люди толкают друг друга, говорят друг другу неприятные слова, а ты стоишь, улыбаешься и извиняешься за то, что тебе наступили на ногу. Потому что все эти люди в метро, все эти люди, проталкивающиеся в вагон, жующие жвачку, разгадывающие кроссворд, возможно, будут в следующем списке или через список, и их тогда будет жалко. Почему не сейчас? Богатые и знаменитые, бедные и безвестные, умные и глупые, добрые и злые, правозащитники и нацисты, славяне и кавказцы – понимаете, в списке погибших они ничем не отличаются друг от друга.

Даже Путин и Патрушев, даже все эти злые бездельники из администрации президента тоже могут рассчитывать на сострадание хотя бы потому, что в списке погибших ничем не будут отличаться от других погибших людей, а в список погибших может попасть каждый.

Скажите, как по-вашему, в списки погибших надо ли включать и погибших террористов тоже?

Эти списки погибших, эта книга мертвых с каждым годом становится все длиннее, и я думаю, что если прочесть эту книгу до конца, то поймешь что-то очень важное, что-то, что останавливает войны.

Еще я думаю, что люди, решившие прочесть эту книгу мертвых до конца, рано или поздно найдут в ней свои имена.