Обвал фрондового рынка

Несколько дней назад закончилась ельцинская эпоха — 24 сентября 2011 года. Сначала я хотела написать про то, какой это страшный день. Потому что стало очень страшно. Потом про то, какой это постыдный день. Потому что стыдно до сих пор. Но в итоге решила написать про то, какой это важный день. Потому что он исторический в самом глубоком смысле слова.

Ровно так следует оценивать событие 24 сентября, а не делать выводы по поводу третьего срока Путина и первого — Медведева. Выводов много не выкроишь. Путин, как птица Феникс, возродится из любого пепла с новой идеей. Все уже обсудили, что он принес в клюве антинародную идею личной пожизненной власти — ан нет: он собирается на выборы 4 марта весь в белых одеждах, вместе с проектом воссоздания Союза. Опять перехитрил Путин аналитиков. Потому что аналитики думают антинародно, в контексте интересов элит, а Путин знает своего избирателя как себя, любимого. Путин в определенном смысле, доступном самым иезуитским аналитикам, и есть российский избиратель, воплощение его постъельцинского реванша. Поэтому Путин и будет выбран президентом. Справедливо, что он, а не кто-нибудь другой, воплощающий двойственность и сомнительность демократического выбора России.

О том, что эпоха Ельцина наконец завершилась, свидетельствует множество мелких и важных фактов. Процесс Березовского против Абрамовича, раскрывающий тайны постсоветской власти, который был бы немыслим и неприличен в незавершенную ельцинскую эру. Смерть Алексаняна, подводящая свой, особенный итог в истории новорусского капитализма и эффективного менеджмента. Даже сидящий Ходорковский еще не был концом истории, но вот смерть его коллеги — убедительный финал. После смерти жизнь никогда не будет прежней. После 24 сентября мы перешли в состояние новой искренности: открылись такие бездны, о которых раньше можно было только шептать, и только в Кремле и окрестностях. Ельцина как бога той политической системы больше нет, и все позволено.

Обескураживающие заявления («Мы уже обо всем давно — еще несколько лет назад — договорились») напрямую отсылают к последнему дню ельцинского президентства, когда тоже договорились. Да и само правление Дмитрия Медведева, фактически завершившееся 24 сентября, заставляет вспомнить о втором пришествии Ельцина. Это был такой же самообман, сеанс коллективного самогипноза, греза на тему демократии и Евросоюза. В которую, возможно, верил и сам Борис Николаевич. И хотел бы поверить Дмитрий Анатольевич.

Логично, что эпоха завершилась сеансом коллективного саморазоблачения — публичным актом политического интима, затяжным, упоительным, невероятным по степени попрания приличий, которые принято было соблюдать в ельцинской России сдержек и противовесов. Вот они — противовесы, интересы, договоренности, амбиции, удовольствия, степени равноудаленности и близости — как на блюдечке. Даже не жалко отдать их теперь на поругание либералам — пусть анализируют, зубоскалят, посыпают головы пеплом несбывшихся надежд. И это тоже своеобразный эмоциональный и стилистический финал эпохи. Премьер должен даже забавляться, наблюдая эти душераздирающие сцены всеобщей скорби.

Господа, товарищи дорогие, все закончилось гораздо раньше. Задолго до Медведева. За несколько лет до Путина. Мы же прожили в этом тревожном раздвоении личности целую вечность. Я вот хорошо помню свое желание отделить любимого мной Ельцина от Ельцина, нелюбимого другими. Иррациональное, инфантильное, но очень сильное желание. Ельцин «мой» — это рынок, высокая зарплата, свобода прессы, права и возможности для людей успешных и образованных. Ельцин «чужой» — это расстрел Белого дома, рост цен, невыплаты пенсий и пособий, чеченская война и первые коррупционные радости для приближенных. Перенести эту двойственность было непросто, для преодоления когнитивного диссонанса образованным и успешным гражданам требовались недюжинные усилия. Надо было закрыть глаза на кое-какие непристойности. Отмыть погорелый Белый дом добела, как будто и не было ничего. Но коммунисты казались тогда большим злом, истинным концом света, а Борис Ельцин для элиты равнялся демократии. Возможно, он и сам так думал. Лидер должен думать по-мессиански. И ведь до сих пор равняется, только для большинства россиян само слово «демократия» сделалось синонимом социального и политического обмана, надругательства над их наивной верой. Да, первыми под нож истории легли они.

Умным и образованным тоже было непросто. Свидригайловский угар, охвативший элиту после выборов 96-го года, ее куршевелизация — это ли не реакция на невозможность соединить несоединимое — мечту и реальность, цену и результат? Это ведь тогда вдохновение сменилось цинизмом, энтузиазм — расчетом, наивность и страсть — пошлостью и бесчувствием. Все-таки образованные люди были воспитаны на хороших книжках, никогда не видели власть так близко и уж тем более не участвовали в ней. А тут — заступили.

Выборы 1996 года все же были выборами, а не узурпацией власти. Но это были выборы несменяемой власти, вот в чем дело. Тогда же власть узнала убойную электоральную силу телевидения и пиаровских технологий, а элита, в свою очередь, сладость близости к власти. Пусть идеологически близкой, симпатичной, не людоедской, даже совестливой. Работать в системе Ельцина было интересно, интеллектуально заманчиво и увлекательно по части творчества. И сейчас Ельцин милее, чем кровопийцы. Но приходится признать: первый политический интим случился именно тогда, при закрытых дверях избирательного штаба, и уже потом стал публичным — на съезде бессовестных депутатов.

Тогда же, в эпоху Ельцина, были опробованы технологии — уголовные дела как способ сведения внутриполитических счетов, как способ межклановой борьбы. Добавьте ко всему этому деньги, которых раньше ни у кого не было. Огромные, гигантские деньжищи буквально валялись под ногами. Нагнуться только да подобрать. И захотелось сделать так, чтобы деньги никто потом не отнял. Всем захотелось. Путин явился как ответ на это желание. И чтобы коммунистов больше никогда не было. Потом и это желание исполнилось, правда, не в той форме, в которой формулировалось.

Легитимизацией этой стабильной системы мог бы стать сам Борис Николаевич, персонально, а не государственные институции Российской Федерации. Но он не мог править вечно, и Владимир Путин был выбран новым Борисом Ельциным. А вовсе не президентом России, как могло показаться со стороны. Элита понимала, что происходит: Путин прошел кастинг на роль Ельцина, голосовала сердцем за этот безопасный выбор, а потом встраивалась в новую вертикаль в массовом порядке. Свободу на стабильность променяли не только простые граждане, напуганные до смерти бандитами и ценами 90-х. Элита присягала первой и даже шла в вертикаль как на фронт, побросав свои нестабильные бизнесы ради продолжения этой лестной, перспективной, прибыльной интимно-политической связи.

Путин выполнил обещание — побыл немного Ельциным. Себе взял власть и каждому дал по вере его: богатому — деньги, честолюбивому — должность, европеизированному — отъезд, ностальгирующему — песню о главном, аполитичному — хипстерские журналы, телеканалы и дизайн-проекты. Умному — возможность поговорить обо всем этом.

Дальнейшее известно. Путин стал Путиным. Эта истина открывалась постепенно — не всем и не сразу. Сначала мастерам политической интриги, будущим лондонским и краснокаменским сидельцам, затем дошло и до простых олигархов, чиновников и прочих прозаиков. После 24 сентября дошло даже до самых верных и терпеливых охранителей из числа ельцинской элиты, которые вдруг, как Кулистиков, неожиданно и точно дали диагноз происходящему. На съезде Путин выбил последний колышек, связывающий его и нас с ельцинской системой. Она до сих пор держалась на приличиях, хотя многие договоренности давно аннулированы (Дмитрий Медведев построил свое президентство как раз на этом ресурсе хороших демократических манер). 24 сентября эпоха испустила дух, и труп ее, явленный общественности, выглядит пугающе.

Странными теперь кажутся запоздалые претензии к Путину в том, что он не Ельцин. Наивными и детскими. А Путин и не обязан был. Ах, вы договаривались? Вы это имели в виду в Конституции? Ну извините. Он пришел со своей миссией. Лидер же должен думать по-мессиански. Скажем, создать Евразийский союз. Или, например, сделать власть единственным источником всех земных благ, отняв эту функцию у бизнеса, расправиться с олигархами, с которыми у него очевидные стилистические разногласия. Или проложить Великий транзитный путь от Парижа до Гуанчжоу, как в фильме Зельдовича — Сорокина «Мишень». Или воссоздать монархию конституционно. Трудно сказать, какие еще мессианские идеи есть у Владимира Путина. Очевидно только, что они диаметрально противоположны ельцинским. Вернулся даже коммунизм в той части, которая напрочь игнорирует интересы человека, затаптывая его какой-нибудь великой целью или глобальной имперской стройкой.

Элита в ужасе: ее интересы явно не совпадают с направлением движения Путина. И интересы страны тоже, скорее всего, не совпадают. Ну какая же сильная страна без справедливого суда, с африканской коррупцией и выжженным интеллектуальным полем! Средний класс, проснувшийся впервые после выборов 96-го, тоже в ужасе и депрессии — вдруг не получится дальше жить, как в Европе, закрывая глаза на то, что мы по уши в средневековой Азии. Спокоен только телеизбиратель, которому ельцинская эпоха сделала больно, а путинская сделает хорошо. И ведь сделает — по-своему.

В одном только Путин и Ельцин совпадают, как сын и отец: их мессианство персонализировано. Они и есть лучшее для России. Чем бы это на самом деле ни было. Такой печальный исторический итог эпохи, который можно уже записать в учебниках: более двадцати лет по нефтяной пустыне, увязая в пустой риторике, неначатых реформах, нереализованных нацпроектах, чтобы вновь вернутся на сто лет назад, к абсолютизму. Не удалось народу и его элите демонтировать монархию. Царь в России бывает хороший, если повезет, или плохой, если не повезет, но он по-прежнему царь. То есть никто никуда не ходил. Историческая пауза, цивилизационный тупик. Кого обвинять в этом? Персонально Путина, который не Ельцин? Персонально Ельцина, который выбрал Путина? Или биться о стену собственной головой?

Почему, кстати, такой ужас на душе и осень в сердце? Путин пока ничего не отнял — ни ресторана с итальянской едой за 1200 рублей, ни дачи, ни должности. Ничего из того буржуазного набора, на который променяла элита в нулевые свою ответственность за судьбу страны. И, даст бог, не отнимет. Путин просто честно сказал: дальше действовать буду я, один. А вы не нужны даже для декорации, жуйте спокойно свои макароны с трюфелями. И это, конечно, тоскливо — оказаться запертыми в загоне, в который мы добровольно залезли и с такой любовью обустроили. Куда теперь с этой хипстерской фрондой? В Лондон? Так у них свои любимые авторы.

Павел Лунгин в «НТВшниках» хорошо сказал о муках текущего момента: «У меня раздвоение личности. С одной стороны, я понимаю, что за последние 500 лет Россия не жила так хорошо. <...> И в то же время жить почему-то гадко. У Гумилева есть такая строчка. «Так воет от сознания бессилья тварь мерзкая, почуя на плечах еще не появившиеся крылья». Только где наши крылья?»

У Гумилева, правда, жестче: «Ревела от сознания бессилья тварь скользкая». Ничего, поревем и приспособимся.