Цивилизация
Здравствуй, милый Дедушка!
Первые два письма я писал тебе с других адресов. Тебе ли не знать, что смена адресов — это признак смены нашей не меняющейся по существу жизни. Моя жизнь тоже потихоньку меняется, не меняясь.
Я стал старше, но не стал мудрее, а ты уже давно не становишься старше, только молодеешь. А все потому, что постоянно в окружении детей и юношества. Я тоже начинаю замечать, что вокруг как-то все больше людей моложе меня. По этому признаку, собственно говоря, я и определяю, как быстро бежит время. Знаешь, что мне в тебе больше всего нравится? Что ты живешь вне политики, что тебе по барабану выпуски новостей. Вот мне, например, очень не хватает ощущения чего-то вечного, неотменимого, не подверженного внешним обстоятельствам. Я всегда был ребенком, им и умру, но раньше мне наивно казалось, что самое важное в жизни — динамика, перемена участи, движение, как я думал, вперед.
А теперь мне почему-то хочется только двух вещей — любви и покоя. Именно в таком порядке. Больше всего хочется именно любви. Последней, настоящей, окончательной.
Поскольку ты политически нейтрален, ты простишь мне то, что я сейчас скажу.
Так вот, мне почему-то стало совсем не важно, что будет с человечеством. То есть я понимаю, что человечество и без меня разберется. Мне только хочется, хотя я понимаю, это звучит эгоистически, чтобы меня пережили люди, которых я люблю.
Чтобы они как можно дольше не болели — я охотно готов поболеть за них. Чтобы они были рядом всегда, чтобы принимали меня таким, какой я есть. Ты не думай, я понимаю, как это сложно.
Я завидую тебе белой завистью, милый Дедушка. Мне кажется, что за свой долгий век ты вовсе не устал от жизни, сохранил морозную свежесть восприятия действительности. Про себя того же сказать не могу. С годами я понимаю про эту самую жизнь все меньше и меньше, чувства мои не то чтобы притупляются, но становятся какими-то стертыми. То есть некоторые чувства даже обостряются — чувство любви, например, или чувство собственной беззащитности перед течением времени, или чувство горечи от бессмысленности работы, которую я всю жизнь делаю. А вот чувство радости, той самой детской беспричинной радости, которое ты так щедро даришь нам, Дедушка, напротив, посещает меня все реже. И это меня огорчает. Я ведь всегда мечтал быть клоуном, причем не грустным, а веселым. И отчасти даже стал им. Но только отчасти.
Милый Дедушка, я не питаю иллюзий, что стану моложе и наивнее, но не будешь ли ты так добр подсказать мне, нет ли какого подвоха в моем желании стать беспечнее. Мне кажется, что я очень серьезен, зверино серьезен, переживаю о многом происходящем вокруг слишком сильно, и поэтому у меня не хватает душевного тепла на близких людей. Умом-то я понимаю, что ничего и никого, кроме тех, кто рядом, у нас и нет. Что бегать наперегонки со смертью бесполезно. Что жить надо здесь и сейчас, а не там и потом. Понимаю, но почему-то все никак не могу начать правильно жить. А очень хочется. Научи, Дедушка!
Еще у меня никак не получается научиться по-настоящему ценить то, что есть, и не уповать на то, чего нет и чего очень хочется. Нет, не то чтобы я не умел довольствоваться малым. Я умею. Просто мне хочется настоящего радостного чуда. Иногда мне кажется, что оно уже даже случилось, но я так боюсь ошибиться, так боюсь расплескать его, скача по кочкам этой нашей безумной жизни.
Ты можешь возразить мне: все, что ты пишешь, надо бы адресовать Богу. Что делать, Дедушка, грешен, не верю я в Бога. Не знаю и не чувствую его. А тебя сам видел, своими глазами. Даже дома у тебя был, да ты, наверное, не помнишь: у тебя всегда так много гостей. Вот, кстати, сейчас заговорил о доме и понял, что очень хочу наконец обрести настоящий дом. Хочу построить его с той Единственной, ради которой и умереть приятно. А то ведь я, в отличие от тебя, домоседа, скитаюсь всю жизнь. Причем не хочу ведь скитаться, ненавижу даже это свое кочевое существование, но так все время выходит почему-то.
И еще, милый Дедушка, я подумал вот о чем: я постепенно приближаюсь к тебе по возрасту. Конечно, по правде говоря, мне еще далеко до тебя, но дистанция ведь будет только сокращаться. Так вот, я хотел бы, чтобы, во-первых, мне удалось дожить до твоих лет и, во-вторых, быть в эти годы похожим на тебя. Не внешне, такая красивая окладистая седая борода у меня не вырастет, — внутренне.
Ты можешь не отвечать мне, Дедушка, я знаю, у тебя много дел. Отвечай лучше детям: им нужнее, у них вся жизнь впереди, они еще могут избежать наших ошибок в пользу своих собственных. Если же ты все-таки захочешь ответить мне, адрес знаешь. Вдруг и я чем-нибудь тебе пригожусь. Пока я жив, всегда готов помочь.
С Новым годом тебя, милый!
Твой Семен.
