Поначалу известие принимаешь как печальную, но неизбежную данность, доходит и прошибает после, когда наступает пора прощания.
Начало мая, как никакое другое время, соединяет понятия противоположные, в том числе такие основополагающие, как жизнь и смерть. Это после весны 45-го в нас заложено на подсознательном, а теперь и на генетическом уровне. Сколько бы ни гремело салютов, на исходе первой майской декады пусть одномоментно, но накатывает неизъяснимая печаль. Сейчас она имеет очень конкретные и для многих очень личные основания, потому что прощаемся с Константином Ивановичем Бесковым. «Личное» — это для всех, кто любил бесковский «Спартак», самое совершенное из его творений.
Иногда тот «Спартак» мне снится. Не матчи и голы, все только на ощущениях, когда восторг и грусть вместе, а неизбежность расставания уже предопределена. Конечно, в конце 70-х это не было столь остро — никто точно не знал, сколько еще впереди. Просто хотелось, чтобы это продолжалось всегда. Но «всегда» не бывает.
Великие творцы обязательно оставляют после себя тайну. Даже самые дотошные исследования могут приблизить к ней, но ни в коем случае не объяснить, потому что на вопрос, как это сделано, не сможет ответить и сам автор. Все вроде разложено по полочкам и систематизировано — ан нет, не дается. К бесковскому «Спартаку» это полностью применимо.
Конечно, интересовались, анализировали, расспрашивали. Бесков в ответах был достаточно ординарен и даже перед теми, кому полностью доверял (а таковых, насколько я понимаю, было немного), только лишь слегка приоткрывал завесу. Не думаю, что сознательно утаивая некие секреты, — он ничего не скрывал. Просто он разговаривал и со специалистами, и со всеми нами — игрой. Только там можно было слушать и слышать его настоящего и истинного.
Большой режиссер умирает в актере, но ощущает спектакль как единое целое и не теряет стиля. Так Бесков «умирал» в дирижерских пассах Гаврилова, позиционном чутье Родионова, поэтических фиоритурах Черенкова, абсолютной органике Дасаева («ни за одно его движение не стыдно» — эта фраза Бескова дорогого стоит), диагональных росчерках Шавло, «верхнем видении» Хидиятуллина — да во всех, даже в тех, кто не обладал блеском и футбольной органикой его любимцев. С последними, впрочем, он порой расставался безжалостно и навсегда, и в этом тоже проявлялась его сдержанная страсть и внутренняя непримиримость. В чем-то это были драмы неизбежные — как, впрочем, и его собственный болевой уход из «Спартака».
Драма лучших его команд и самого Бескова как великого тренера заключалась в том, что на европейском уровне самых главных вершин они не достигли. Может быть, потому что движение для него всегда было важнее цели.
Зато какое движение…