Цивилизация
Интересно было бы разобраться в анатомии радости, в причинах, способных довести человека до такого удивительного веселья, чтобы ноги его сделались вдруг вертлявей канарейки, голова — калорийнее булки, а горячее сердце застучалось бы в медный таз доброты. Хорошие ли известия, полученные накануне, важные ли даты, собственная прыть или же просто желание надраться водкой и поплясать служат человеку основой торжества? Крайне важно понимать все эти нюансы веселья, ибо в противном случае мы рискуем докатиться до так называемой нежданной, внезапной, идиотической радости, могущей вызываться птичкой, поцелуем и стволами дерев, что ведет нас, понятно, не к совершенству, но, скорее, к умоисступлению, конокрадству, трипперу и социальной апатии. А при триппере — какие ж торжества?
Итак, вообразим себе, что причиною для праздника может послужить ожидание какого-либо радостного события, удивительная неизвестность. Как будто бы вот-вот, вскоре, за туманом, за ширью, за косогором откроется нам некий спасительный тайный ход, лаз счастья, ведущий наконец-то в мир процветания, мудрости и любви. Будем ли мы веселы, если проникнем в этот ход, засунем туда хотя бы руку или что там у нас еще есть? Позвольте усомниться в хорошем результате, поскольку любое ожидание есть, в сущности, сомненье. Сомненье же — знак неуверенности в себе. А неуверенность, как известно, радости не приносит.
Допустим, праздник происходит от осознания случившегося, последствий фактов бытия. Вот куплен диван, сварена изгородь, рожден приплод. Чем не повод для ликований и безумств? К тому же осмысление содеянного — вполне похвальный навык, фестиваль ума, журфикс интеллекта. Но согласитесь: обряд хвалы случившемуся, скорее, приучает нас радоваться потере, чем обладанию. Ибо то, что уже свершилось —свершилось навсегда и никогда не повторится вновь. Вообще любование результатом — это приговор движению. А остановка — смерть. Вы, наверное, как и я, встречали людей, которые до сих пор стараются вызвать у себя и окружающих радость от того, что когда-то давно, в суровые годы тоталитаризма, вырезали из фанерки лобзиком красивого петушка? Скорее они вызывают сочувствие, чем праздник. Такой петушок не должен быть повторим.
Возможно, радость вызывают вехи. Некие важные, судьбоносные даты, отражающие ход времен, выводящие к нам из сумрака прошедших веков группы удивительных мужчин и женщин, с бородами и без, праведников и грешных, босых и в лаптях, выдумавших для человечества колесо, дратву, полотер, революцию и пульверизатор. Что ощущаем мы, думая о них? Велика ли наша радость от того, например, что ровно 218 лет назад, 6 июля 1785 года, Конгресс США принял решение именовать валюту своей страны долларом? Следует ли нам торжествовать от того, что день в день, ровно через 18 лет после этого события, в Петербурге была учреждена первая пожарная команда? Что в эту субботу, 5 июля, исполнится 57 лет купальнику-бикини, впервые показавшему просвещенному миру почти совсем уже голую задницу?
Копаясь в таких вот извилинах времен, можем мы натолкнуться там и на совсем уж парадоксальные вещи. Ну, скажем, вдруг нам станет известно, что 6 июля 1918 года в одной из гостиных германского посольства в Денежном переулке в Москве был сначала застрелен, а потом и взорван немецкий посол граф Мирбах. Совершил это злодеяние начальник отдела ВЧК по борьбе со шпионажем левый эсер, сын одесского приказчика Яков Блюмкин, желавший вместе со своими единомышленниками вернуть Россию в состояние войны, чтобы презреть заключение позорного Брестского мира. Следует ли нам подпрыгнуть от восторга, получив это известие из прошлого? Следует ли порадоваться за террориста, зная к тому же, что подлец до сих пор подозревается иными исследователями и в убийстве нежного поэта-деревенщика Сергея Есенина, любившего женщин , как с белых яблонь дым?
Наверное, вряд ли. Но стоит по крайней мере задуматься — рад ли был описанному сам легендарный Блюмкин? Праздник ли был в его душе, когда, раненный охраной посольства, скрывался он в переулках большевистской Москвы? О, я думаю внутри его бушевали оркестры. Судя по описаниям современников, сын приказчика считался личностью более чем яркой. Три иностранных языка — свободно: английский без акцента, плюс монгольский и персидский. Поэт, прозаик, боевик. Дома был замечаем в красном халате, по томику Ленина любил пускать дорожки кокаина. Этот самый Яков Блюмкин, помилованный большевиками, позже был и резидентом советской разведки на Востоке, и участвовал в поисках Шамбалы вместе с художником Рерихом, и наделал еще множество дерзостей, и потом самими же большевиками и был расстрелян.
Полагаю, он прожил праздничную, любопытную жизнь. Жизнь, в которой радость была соизмерима с горем, стихи с убийством, слова с выстрелом, мысль со смертью. Ибо настоящая радость, по моему глубокому убеждению, это всего лишь умение оставить след, подобный хотя бы тому, что камень оставляет на воде. Брошенный даже в океан, он рождает движение, колебания, флуктуации, составляющие основу мироздания. И проблема торжеств в этой связи сводится лишь к тому, чтобы самому быть таким камнем, или еще лучше к тому, чтобы иметь таких камней побольше, чтобы в свое время бросать их и в свое время собирать.
Современная гладкая, долгая, необъятная Россия, таким образом, дает сегодня не слишком уж много поводов для настоящего отчаянья и веселья. Так, довольно скучный, нудный пейзаж. Ничего особенного не бросили, ничего такого не собрали. Приходится, что называется, рассчитывать на собственные силы. В конце концов куплен диван, сварена изгородь, рожден приплод. Что мы, не люди что ли? Жаль только, что день рожденья только раз в году
Автор - главный редактор еженедельника «Большой город»
