Мелкодержавный шовинизм

Антигрузинский поход Москвы убедительно продемонстрировал, что имперских перспектив у России нет. Политика, нацеленная на возвращение или укрепление влияния, требует использования обширного набора инструментов, причем применение кнута и пряника должно быть тщательно сбалансировано. Метрополия не может ввязываться в полноценную, серьезную перепалку с бывшей колонией, ставя себя тем самым на один с ней уровень. Она по определению выступает с позиций заведомо более умного, искушенного и великодушного (во всяком случае внешне) старшего брата. Великая держава не имеет права рассматривать несопоставимо более слабую страну как реального противника и подчинять свою политику задаче его наказать. Наконец, империя заинтересована в сохранении и расширении своего присутствия — политического, экономического, культурного, психологического.

Со всех этих точек зрения Россия проводит антиимперскую линию.

С готовностью откликаясь на провокацию Тбилиси, обрушивает на крошечную и слабую страну всю свою пропагандистскую и политико-экономическую мощь. Упорно не желает хотя бы на словах разделить отношение к грузинскому народу и к нынешним лидерам Грузии. Сознательно выкорчевывает культурно-экономическую основу своего влияния, подчеркивая, что такая нация России просто не нужна. Охотно использует данный повод для приведения в действие ксенофобского потенциала российского общества, который в дальнейшем можно направить в любую сторону.

Предположим, столь мощный удар по зловредному государству имеет целью добиться смены там политического режима — ситуация, мол, обострится настолько, что народ сам изгонит зарвавшегося авантюриста. Вообще-то, внешнее давление, тем более столь непропорциональное, как правило, только консолидирует. Но допустим, что расчет верен и позиции Саакашвили слабеют.

Но отчего совсем не слышно пророссийского кандидата в президенты Игоря Гиоргадзе, о растущей популярности которого в Грузии так любят говорить наши комментаторы?

У него и его партии была в последние недели замечательная возможность набрать предвыборные очки, возвысив голос против перегибов и злоупотреблений, допускаемых в ходе антигрузинской кампании. Выступив принципиальным защитником интересов соплеменников — от клики ли Саакашвили или от шовинистически настроенных российских бюрократов, — он явно укрепил бы свои позиции. Причем если у самого Гиоргадзе такого желания нет и он считает происходящее нормальным, то самим московским покровителям следовало бы подвигнуть политика на критическое выступление. Это был бы грамотный ход, который подчеркнул бы независимость Гиоргадзе, вполне в духе постимперской политики европейских держав. А теперь интересно, как на родине отнесутся к деятелю, который ассоциируется со страной, устраивающей гонения по этническому признаку.

Что касается международных позиций Михаила Саакашвили, то результат и здесь, скорее, негативный для Москвы. Грузинский президент — лидер, мягко говоря, не очень популярный в ведущих западных столицах. Его политический темперамент и способность создавать кризисные ситуации утомили даже патронов Тбилиси в Вашингтоне. А Париж, например, настроенный к Грузии весьма благожелательно, не простил президенту конфликта с гражданкой Франции Саломе Зурабишвили, бывшей главой МИДа.

Изначальная реакция Запада на арест россиян и последовавшие ответные действия оказалась крайне вялой. Было очевидно, что ввязываться в очередное обострение с Москвой из-за тбилисского вождя никому неохота. Однако дальнейшее развитие событий не оставило ЕС и США выбора, и они встали на сторону Грузии. Чего, безусловно, и добивался Михаил Саакашвили.

А что с главным вопросом, который омрачает российско-грузинские отношения, — с непризнанными государствами Абхазией и Южной Осетией? Укрепила ли Россия свои позиции в будущем урегулировании?

Готовность Москвы не обращать внимания ни на какие внешние издержки, конечно, не осталась незамеченной на Западе.

Перспектива одностороннего признания Россией сепаратистских анклавов из разряда теоретической перешла в категорию возможной. Тем более что серьезные аналитики давно поняли: объявить косовский прецедент уникальным не получится, и круги от него разойдутся в разные стороны.

Однако сама Москва не знает, что делать дальше с Сухуми и Цхинвали. Во время традиционного ежегодного общения с народом Владимир Путин, отвечая на вопрос выходца из Абхазии, сказал, что Россия не заинтересована в ее присоединении, поскольку и без того является самой большой страной в мире. С учетом усиливающегося неприятия кавказцев в российском обществе, а избыток инородных элементов практически официально признан серьезной проблемой, такое присоединение действительно выглядело бы странно.

Но на что нацелена тогда российская политика? Возможно, на усиление позиции абхазских и югоосетинских союзников Москвы в процессе будущего урегулирования. Пока, правда, те не демонстрируют никакого желания вести переговоры об этом урегулировании, а после последних событий и вовсе открыто ставят вопрос о вхождении в состав России. Москва пойти на столь серьезный шаг, очевидно, не готова. Так что ситуация запуталась еще больше, а Мартти Ахтисаари, который пытается выработать какую-то модель косовского умиротворения, стало теперь еще тяжелее, поскольку он должен учитывать и побочные обстоятельства.

Поведение России, если судить по нынешней грузинской коллизии, это не политика империи, бывшей или будущей.

Это, скорее, поведение национального государства, находящегося в подростковом возрасте и страдающего разнообразными фобиями.

Пытаясь самоутвердиться, прежде всего в собственных глазах, оно идет по пути наименьшего сопротивления.