Опять китайский год

Аргентинский федеральный судья Октавио де Ламадрид имеет шанс войти в историю. Решение выдать ордер на арест бывшего председателя КНР Цзян Цзэминя за преступления против человечности (подавление религиозного движения «Фалуньгун») резко контрастирует с общей политической атмосферой, сложившейся вокруг Китая.

С тех пор как в 1999 году руководство во главе с Цзян Цзэминем провозгласило стратегию выхода в глобальный мир с китайскими инвестициями, вес КНР на международной арене неуклонно повышается. Китай сознательно концентрируется почти исключительно на расширении собственных экономических возможностей, избегая политических амбиций, и вызывает у окружающих чувство замешательства – непонятно, как себя с ним вести. И, поскольку ситуация неясна, все как минимум стараются быть осторожными. Например, на подавление недавних волнений в Синьцзянь-Уйгурском автономном районе западный мир реагировал сдержанно, что отличалось от реакции на тибетские события годом раньше.

Хотя почти все внимание в уходящем году было приковано к президенту США Бараку Обаме, наибольшее воздействие на глобальную политику, пожалуй, оказал Китай.

Причем даже не действиями, а просто фактом присутствия.

Год начинался с почти одновременных заявлений двух гуру американской политики — Збигнева Бжезинского и Генри Киссинджера — о том, что Америке и Китаю необходимо создать что-то вроде дуумвирата по управлению миром. Январское заявление министра финансов Тимоти Гайтнера с критикой Пекина за заниженный курс юаня, которое крайне насторожило Китай, не получило никакого продолжения: во время поездки в Пекин во второй половине года Гайтнер старался смягчить напряжение. Февральский визит в Пекин только что назначенной госсекретарем Хиллари Клинтон задал тон диалогу: Соединенные Штаты обозначили, чего они хотят от КНР (содействия в поддержании финансово-экономической стабильности) и чего они не собираются делать (вмешиваться во внутрикитайские дела).

Ответ Китая на серию реверансов прояснился довольно быстро. Идея «большой двойки» энтузиазма не вызвала. В ней Пекин увидел желание США гарантировать дальнейшее финансирование Китаем американского дефицита, иными словами – надувание нового пузыря по модели, которая уже привела к мировому кризису. В течение года высокопоставленные представители китайских властей сделали несколько жестких заявлений схожего содержания: к сожалению, у нас сегодня нет альтернативы, кроме как вкладывать в американские бумаги и доллары, но от этого надо избавляться как можно быстрей. Рассуждения о создании других резервных валют и переориентации китайской экономики с внешнего (прежде всего американского) на внутренний рынок – рефрен всего 2009 года. Понятно, что и то и другое – дело длительного времени, но вектор движения обозначается очень четко.

Политические приоритеты Китая тоже определенны – не брать на себя ответственности ни за что, что не затрагивало бы Пекин прямо и непосредственно. Развитие ситуации вокруг Ирана, Афганистана, Пакистана, во многом определившее мировые процессы, обсуждалось без активного участия Китая.

Незримо Пекин присутствовал, поскольку его экономические интересы в Пакистане и Иране очень велики, а Афганистан – часть региона, в котором вопреки КНР сделать ничего невозможно. Но Китай избегает вовлечения в подобные разговоры, видя, как разрывается, например, Россия в попытках сохранить геополитический баланс, не испортить отношения с Америкой, но дистанцироваться от ее политики и соблюсти собственные экономические интересы.

Так, позиция Пекина по вопросу о санкциях против Ирана очень проста. Если Россия пойдет на обострение отношений с Вашингтоном и европейскими столицами и проголосует «против», Китай окажет ей моральную поддержку, не идя ни с кем на конфликт сам. Если же Москва согласится с санкциями, Пекин воздержится, опять же сохранив добрые отношения со всеми, включая Тегеран. Несколько большую готовность к действиям Пекин демонстрирует в отношении Северной Кореи. Однако и там он скорее минимизирует собственные риски, связанные с неуравновешенным соседом, чем стремится участвовать в международных усилиях по ядерному разоружению Пхеньяна.

Празднование 60-летия КНР в октябре стало очередным символом поступательного движения. Однако наиболее показательными с точки зрения глобального позиционирования Пекина стали визит президента США в Китай и конференция по климату в Копенгагене.

Обаму китайские партийные функционеры переиграли изящно. Ему оказали почет и уважение, но принимали как очередного американского президента – не менее, но и не более того. В этом не было бы ничего особенного, если бы не специфика Барака Обамы. Его внешнеполитический ресурс во многом базируется на имидже нестандартного политика, который закладывает новый фундамент международной системы, а потому заслуживает уникального отношения. В Шанхае и Пекине Обаме позволили выполнить всю обязательную программу, но аккуратно смазали эффект – какие-то мероприятия с его участием не показали либо показали особым образом, куда-то пригласили меньше публики, чем ожидалось, о чем-то не спросили. В итоге визит получился довольно бледным.

На саммите в Копенгагене Пекин продемонстрировал тщетность попыток навязать ему какие-то глобальные обязательства. Ради того, чтобы формально руководить процессом выработки финальной декларации, американцам пришлось «задвинуть» своих европейских союзников и напрямую договариваться с КНР чтобы не произошло сговора крупных развивающихся стран без участия Вашингтона.

Для российско-китайских отношений год был знаменательным. Выделение многомиллиардных кредитов отечественным нефтяным госкомпаниям, решительное вмешательство в ситуацию вокруг Черкизовского рынка, а также насыщенный авансами на будущее визит в Пекин премьер-министра Владимира Путина зафиксировали рост внимания Китая к российским экономическим возможностям. Это переводит контакты в новое качество, ведь КНР становится по-настоящему активной, когда дискуссии про многополярный мир подкрепляются предметным экономическим интересом.

В этой связи перед Россией остро встает вопрос о выработке четкой стратегии на китайском и — шире – азиатском направлении. До сих пор Москва в основном ограничивалась общеполитическими заявлениями о важности этого вектора. Присутствие Китая становится все более заметным фактором в российской политике на мировой арене и в важных для нее регионах. Например, конец года был отмечен обострением соревнования России и КНР за доступ к центральноазиатским ресурсам. Пока Пекин и Москва сыграли вничью (пуск в Китай первого на постсоветском пространстве газопровода без участия России против нового контракта на поставки «Газпрому» туркменского газа), заставив задуматься европейцев. Но это не конец, а начало игры. Достаточно посмотреть на ту степень целенаправленности, с которой Китай реализует свою стратегию освоения ресурсов и рынков, скажем, в Африке.

Россия и Америка находятся, конечно, в совершенно разном положении относительно КНР. Для России Китай – крупнейший и наиболее влиятельный сосед, отношения с которым в перспективе могут приобретать все более асимметричный характер. Для США – основной партнер, экономические связи с которым в силу специфики приобретают все более политический характер.

При этом для России Китай региональный конкурент, для Соединенных Штатов – потенциально глобальный.

Как бы то ни было, для обеих стран выработка форм сосуществования с КНР – наверное, главный системный вызов нынешнего столетия. Ответов на него пока нет, хотя вопросы с каждым годом все масштабнее.