Цивилизация
Все десять лет президентства Леонида Кучмы ЕС не обращал на Украину особого внимания. Страна оставалась в тени, с одной стороны, государств Центральной и Восточной Европы, горячо стремившихся вступить в Евросоюз, с другой — России, с которой Брюссель рассчитывал выстроить долгосрочные отношения стратегического партнерства. Репутация Киева в Европе была еще хуже, чем у Москвы: считалось (небезосновательно), что по уровню коррупции, косности и неэффективности госаппарата, а также антидемократических устремлений Украина превосходит даже бесконечно далекую от идеала Россию. Попытки выстроить перспективную модель отношений с Киевом намертво вязли в своеобразной украинской политике, в которой интересы различных кланов и групп — финансово-промышленных, политических, этнических, религиозных — переплелись в затейливую и по-своему очень прочную паутину.
Еще полтора-два года назад практически все европейские чиновники признавались в неформальных беседах: Украина — это безнадежно.
Массированное вмешательство извне, случившееся в ходе президентской кампании, взорвало запутанный внутриполитический консенсус Украины. И хотя коллизия еще далека от завершения, уже можно предположить целый ряд ее последствий.
Во-первых, в Европе впервые за очень долгое время зазвучала риторика, выдержанная в тонах геополитики. Это удивительно и крайне нетипично для Евросоюза, который всегда категорически открещивался от любых геополитических устремлений. Брюссель настаивает на том, что в основе интеграции лежит не экспансия в классическом понимании, а мирное и добровольное расширение сферы права, демократии и процветания. Собственно, от этой идеи никто и не отказывался, однако в комментариях, касающихся Украины, слышны другие аргументы. Особенно это заметно, например, в немецких СМИ, которые открыто говорят о недопустимости восстановления влияния России на Украину, о необходимости дать отпор имперским амбициям Москвы, о малодушном бездействии Европы, которая, в отличие от Соединенных Штатов, пренебрегала столь ключевой в стратегическом плане страной и т. д.
Впечатление некоего геополитического ренессанса усиливается благодаря тому, что в немецкоязычных газетах и телепрограммах Львов, например, фигурирует под прежним немецким названием Лемберг (справедливости ради надо отметить, что это не связано с киевской революцией или пробуждением экспансионистских амбиций Берлина, а просто отражает немецкую топонимическую традицию). Один из высокопоставленных сотрудников Еврокомиссии в Брюсселе заметил тем не менее автору этих строк, что немцев, похоже, вновь одолевает «хорватский синдром». В 1991 году Бонн быстро признал независимость Хорватии, традиционно тяготевшей к германской сфере влияния, что стало одним из факторов, спровоцировавших начало кровопролития на Балканах. Как бы то ни было, но ситуация на Украине придала новый ракурс активности ЕС на пространстве «нового соседства».
Во-вторых, именно угроза серьезной дестабилизации в очень большой по европейским меркам соседней стране заставила ЕС резко повысить там свою активность. Снова напрашивается параллель с балканской политикой 1990-х: со времен достославных «контактных групп по бывшей Югославии» и разного рода «планов» (Вэнса — Оуэна, Оуэна — Столтенберга, Бильдта — Холбрука и пр.) европейская дипломатия никогда еще не проявляла такую бешеную активность, как теперь в Киеве. А по количеству посредников самого высокого уровня Украина, пожалуй, даже превосходит Боснию. При этом, как признался другой сотрудник Еврокомиссии, «до сих пор мы даже не представляли себе, насколько сложна и неоднородна Украина, мы не были готовы к такому развитию событий».
Свою неподготовленность Европа пытается наверстать активным вовлечением в попытки урегулирования кризиса на нынешнем этапе. Перспектива раскола Украины тревожит европейцев всерьез. До такой степени, что в какой-то момент они, как представляется, могут, несмотря на все симпатии к Ющенко, оказать на него давление в целях достижения компромисса с оппонентами.
<1>В-третьих, Россия стремительно утрачивает свои позиции на Украине. Сделав столь значительную и агрессивную ставку на Януковича, Кремль, как выясняется, оказался абсолютно не готов ни к какому другому исходу, кроме победы своего кандидата. Попытки Москвы вернуть себе инициативу посредством пророчеств о грядущей катастрофе и заигрывания с сепаратистскими регионами на востоке пока дали противоположный эффект: Европа утроила свои посреднические усилия, а немалая часть лагеря Кучмы — Януковича, напуганная происходящим, осудила сепаратизм. И если Евросоюзу и ОБСЕ удастся привести противоборствующие стороны к компромиссу, то о политическом влиянии Москвы на Украине можно будет, по сути, забыть.
А коль скоро сама Россия так настаивала на том, что украинские выборы представляют собой решающее геополитическое сражение, то приходится признать, что в этом сражении Москва стоит на грани полного разгрома.
При этом поражает пассивность Кремля, представляющая разительный контраст с той гиперактивностью, что проявлялась еще несколько дней назад. В решающий момент Россию, претендующую на доминирующую роль, представляет в Киеве, да и то чисто формально, политик калибра Бориса Грызлова. Иначе как капитуляцией это не назовешь.
Исход битвы за Украину способен значительно повлиять на общеевропейскую политику. Приход к власти прозападного кандидата (а таковым теперь может стать отнюдь не только Виктор Ющенко) заставит европейских лидеров обратить большее внимание на страну, которую еще месяц назад всерьез никто не принимал. Избирательные страсти искусственно подогрели интерес к Киеву, увеличив (и даже несколько преувеличив) его значимость для Старого Света. Это, безусловно, не означает, что Украине предложат какой-нибудь срочный план ускоренной интеграции в ЕС. Но и заявлять о том, что ее шансы на вступление в Евросоюз равноценны шансам Новой Зеландии, как однажды метко высказался Романо Проди, уже не получится.
Между тем волна протестов в связи с предстоящим началом переговоров о вступлении Турции нарастает. Эти переговоры продлятся не менее 10 лет, к тому же Еврокомиссия намерена особо оговорить возможность прервать их в любой момент, если Анкара, с точки зрения Брюсселя, свернет с пути реформ. Если ситуация на Украине за это время начнет меняться, то звучащий уже сегодня вопрос «почему условно европейская Турция, а не безусловно европейская Украина?» может перейти в практическую плоскость. Впрочем, это, как говорят в сказках, уже совсем другая история.
