Солдат – враг электричества

Зима и, разумеется, ночь. Иссиня-черное питерское небо, в которое вросли подернутые белым кроны сосен, несколько случайных звезд, узенькая выпуклая тропка, наискосок свалившаяся от дороги к роднику, и ровная глухая тишина.

Там, за воротами, светится теплыми желтыми огоньками КПП автобата. У них очень смешной позывной – «Долбежник» («Долбежник. Слушаю» – так отвечают они даже на телефонные звонки). Так все и говорят: пойдем к долбежникам, чайку попьем. А чай у них всегда есть, горячий, и еще пара закаменевших пряников где-нибудь валяется.

Наш КПП больше похож на КПЗ – холодные серо-зеленые стены, деревянная лежанка, выкрашенная половой красно-коричневой краской, моргающие лампы дневного света и вечно встревоженные невыразительные солдатики, которые на гражданке не успели обрести собственные индивидуальные физиономии, а уж в армии и вовсе…

У долбежников иначе. Стены обиты закопченной вагонкой, в углу – буржуйка, в которую жарко дышит паяльная лампа, вокруг раскаленного малинового пятна собрались в кучку чайник и три железные кружки, не то с чифирем, не то просто с остатками чая, на пухлом старом диване, прикрыв глаза ладонью, возлежит постоянный дежурный, майор Игнат Иваныч (или Иван Игнатыч). И еще сильно пахнет ветошью, пропитавшейся бензином и маслом, и угольной крошкой.

Днем Иваныч здесь же, рядом с КПП, возится с машинами, а ночью, уложив под голову бутылку водки, дремлет. Спать не любит – если заснет, то снов не видит, а в такой вот полудреме, утверждает майор, самый сладкий сон мерещится. Несмотря на сны, он всегда рад гостям и, кажется, придерживается принципа «один гость – один глоток». Впрочем, водка – только для Иваныча. Все остальные пьют чай. «А мне зачем чай?, — усмехается Иваныч, — от него либо заснешь, либо проснешься. Мне это к чему, подумай? Вот пусть Васька с Кириллом спят, им возраст такой».

Вместе с майором на КПП живут два сержанта – Васька, большой конопатый эстонец, и Кирилл, тощий, чернявый, откуда-то из-под Горького. Днем Ваську увидеть нельзя, он днем спит, а ночью возится, как говорит Иваныч, «с разной нежной мелочью» – клапана, карбюраторы, генераторы, бензонасосы и прочие автомобильные кишочки. Нет, один раз, во время общей тревоги, которую устроил новый молодой начштаба, подполковник Чемодуров, строевик и щеголь, только-только после академии, Ваську вытащили пред светлые очи. Комдив был в отлучке, поэтому начштаба мурыжил всех по полной программе. Часа три стояли, от завтрака и почти до полудня, пока он разъяснял сержантам и офицерам разницу между желанным идеалом и безобразной реальностью. И вот посреди особо назидательной тирады над плацем раздается странный скрежет и треск, будто кто-то решился завести снятый с консервации малый тягач. Начштаба умолкает на полуслове и встревожено вскидывает голову в направлении автопарка. Скрежет на мгновение прекращается, но стоит начштабу вновь раскрыть рот, как воздух над притихшим плацем вспарывает булькающий присвист ацетиленовой горелки. Затем вновь вступает тягач. Кажется, он уже чуть прогрелся, потому что в скрежет органично вплетаются хрип и басовитое урчание движка. Количество ацетиленовых горелок, которые подхватывают тему, явно возросло. Еще пара минут и они пойдут на взлет. Но только не взлететь им, потому что Чемодуров уже нашарил своими радарами источник внепланового звука. Вот он, белобрысый, на правом фланге сержантского состава обретается. И нагло спит прям стоймя.

Строй офицеров расступается, и к Чемодурову, решительно бухая сапогами, подходит майор Иваныч. «Разрешите обратится?» – «Обращайтесь». И Иваныч вдруг преодолевает уставную дистанцию и начинает что-то быстро шептать молодому академику на ухо. Воспользовавшись моментом, к ним подскакивает зампотыл и начинает жевать второе ухо энша. Меньше чем за полминуты они успевают снабдить подполковника массой ненужных сведений об интимной близости, связывающей сержанта Василия Виырву с «Волгой» комдива, об особенностях богатырской Васькиной носоглотки, о пристрастии сержанта к ночному образу жизни, о патологической непробудности поименованного чухонца в дневное время, о… Но Чемодуров не зря учился в Москве тактике действий дивизии в нештатных ситуациях и умеет отделять зерна от остального в кратчайшие сроки и с минимальными потерями. «Товарищи офицеры!» — командует он, и зампотыл с Иванычем замирают.

— Первое. Привести сержанта Виырву в горизонтальное положение для прекращения постороннего шума. Второе. Общие построения по тревоге отныне будут проводиться только ночью. Третье. Командирам подразделений после развода получить у меня список замечаний и рекомендаций в письменном виде. Четвертое. Разойдись.

Васька, понятное дело, больше ни на одну тревогу не попал – ночью-то он работает, только ему и делать, что на построения шляться. Впрочем, комдив вскорости вернулся и чемодуровские эксперименты с личным составом благополучно завершились.

Второй сержант, благонамеренно спящий по ночам Кирилл, в подобных нечаянных эскападах замечен не был, но как-то на Новый год и он отличился.

Если не идти в сторону автобатовского КПП, а отправиться в прямо противоположном направлении, то попадешь в человеческий мир. Вот туда Кирилл с наступлением новогоднего вечера и направился, предварительно утащив из иванычевского НЗ аж две бутылки беленькой. Все его приключения навсегда останутся неизвестными, потому как сам он ничего припомнить не мог, а местные жители его до времени не отождествляли. Но, начав терять последние остатки чувства реальности, Кирилл решил устроиться на ночлег. В любом доступном месте.

Почему он выбрал здание трансформаторной подстанции – загадка, как сумел вскрыть дверь – загадка не меньшая, но вот как ему удалось проникнуть в отсек с рубильниками и не просто выключить их, а еще и замкнуть некоторые меж собой безо всякого вреда для собственного, уже мирно спящего, организма?.. Это, скорее всего, просто сказка.

Но сказки в нашей стране неминуемо бывают былью. Хоть изредка. И большая половина поселка на новогоднюю ночь погрузилась в полную тьму. О существовании Чубайса в то время никто даже и не подозревал, оттого жители реагировали нервно и хаотически. Кто куда бежал, кто что кричал, сколько алкоголя перемещалось по темным улицам в желудках ответственных и полуответственных работников – описать сложно. Часам к двум ночи все еще спящего, хотя и побитого Кирюху доставили в часть. Дежурный энергетик вместе с исполкомовским шофером затащили его к Иванычу и, не говоря ни слова, ушли. Через минуту энергетик вернулся и мрачно сказал: «Ваш солдат – враг электричества. Его судить надо».

Эти крылатые слова с тех пор регулярно стали появляться на заборе части. Их писали мелом, варом, рисовали масляной краской. «Солдат – враг электричества» и еще что-нибудь рядом, более емкое.

В тот год начальство гарнизона так и не смогло справиться с живым творчеством масс. Возможно, эти слова до сих пор просвечивают сквозь многие слои побелки, которую по весне новые поколения защитников Родины выливает на бетонный забор, отделяющий их от нее.

Впрочем, Иваныч, выгораживая своего питомца, всякий раз повторял: парень – золотые руки, таких механиков поискать. Что смог – то сделал, главное — не убился.