Цивилизация
Литва готова предоставить свое воздушное пространство Америке для проведения операции против Афганистана. Ей-же-ей, если бы я не научился понимать литовцев, то долго бы смеялся. Но теперь могу только участливо вздохнуть. В Литве, насколько я сумел узнать, по счастью или к сожалению, но все располагает к подобному абсурду.
Тепло и сыро. Оттого, наверное, и природа такая – мяконькая. Местный подлесок хочется звать подшерстком, а аккуратные коврики мха и черничника вызывают совсем уж интимные ассоциации.
Морские виды удивительно пошлы, трогательны и романтичны. Утки, летящие над волнами на перламутровый закат, – пародийная олеография с картины немецких экспрессионистов. Люди на Куршской косе методичны, наивны и простоваты, как пионерские саги и анекдоты.
Хотел бы я здесь жить?
Наверное, да. Наверное, нет.
Говорят, каждую весну и осень по улицам ходит комиссия и штрафует всех, у кого дом или двор выглядят неэстетично. Поэтому жители любят цветы – они помогают комиссии, вдобавок в них есть красота. Дрова приходится складывать в круглые поленницы, похожие на маленькие стожки сена, а белье вешать сушиться лишь под прикрытием густого кустарника. В этом году за отсутствие художественного вкуса в оформлении территории мэрия Неринги грозится лишать налоговых льгот. Но зимой, говорят, можно расслабиться – жизнь затихает. Становится сыро и холодно. И комиссия теряет всякий аппетит.
Интересно, что бы я делал здесь зимой? Наверное, то же, что и летом. Впрочем, когда-то я об этом уже говорил:
Оладьи печь, варить малину.
Писать стихи, а по ночам
Усердно предаваться сплину
И резать ложки при свечах.
Ходить за рыбой на рассвете,
Днем спать, натрескавшись ухи,
И знать, что все на этом свете –
Лишь те же песни да стихи.
Ну а литовцы, живущие у моря, летом почти не спят. Да и на песни у них времени не остается. За неполные три месяца надо успеть добыть из туристов как можно больше. Самый плохой «туристас» – свой, литовский. Он скуп, еду привозит с собой, роскошному копченому угрю предпочитает мелких лещей и судачков — в общем, что о нем говорить. Идеальный турист, бесспорно, русский. Лучше из Москвы или Питера.
В Ниде есть отель, где номера стоят по 250 долларов за сутки и больше. Это местная достопримечательность. Нидцы с гордостью демонстрируют его и нравоучительно замечают: тут живут только русские и редко – богатые латыши (которые наверняка тоже русские). Весь сезон не сыщешь здесь свободных комнат.
Впрочем, толика местной славы достается и англичанам. Один состоятельный турист с Оловянных островов пришел как-то к мэру и сообщил, что Нида пленила его своим климатом и природой. Ну прям как немецкого писателя Томаса Манна, который купил здесь себе домик и проводил в нем летние месяцы с пользой для здоровья и литературы. Теперь англичанин непременно будет ездить сюда и даже друзьям посоветует. Но при одном условии: в городке должно быть меньше людей. В особенности бедняков и пенсионеров. Мэр обещал подумать и на всякий случай поднял цены на коммунальные услуги. Бедняки и пенсионеры слегка возроптали, но мэр обрисовал им сияющие перспективы туристического бизнеса и предложил продавать дома и уезжать на континент, где жизнь дешевле. Необходимость увеличения поголовья капризных англичан в Неринге проникла в сердца бедных литовцев и русских, а бесплатная раздача хлеба, организованная мэрией, примирила их с ней. Домов пока не продают, но уже и не ропщут.
С немцами проще – они высыпаются горохом с кильского парома, неторопливо перемещаются на косу и расползаются по дюнам, время от времени громко выкрикивая германские формы здешних топонимов, известных им еще по географическим атласам трехсотлетней давности. И чувствуют себя как на отреставрированных руинах любимого детского садика.
Литовцы немцев любят. Вернее, они любят так говорить. На самом деле любить немцев не за что: слишком прижимисты. Гораздо выгоднее и приятнее для души любить русских. Только никому об этом не говорить, ведь это пока еще не очень патриотично.
— Мы сами очень жадные. Это я в хорошем смысле говорю. И немцы тоже скупердяи. А вот вы, русские, другое дело. Это я тоже не в плохом смысле.
Роскошная литовская женщина, которую муж даже как-то сравнил с рубенсовской наядой, на самом деле чистокровная русская, из Владимира. Но она давно считает себя литовкой, зовется не Ирина, а Ирене и слегка снисходительно объясняет мне, как надо жить.
— Я одеваюсь в секонд-хэндах, мужу тоже покупаю только там, потом могу перешить, что-то скомбинировать – получается большая экономия. Мы многие так поступаем. Когда с мужем десять лет назад поехали в Англию, купили электрическую плиту. Тысяча долларов, но она все вернула за три года, потому что сделано все для экономии. Англичане хороши в экономии. Тут у всех электрические плиты, так мои соседи 11 киловатт в месяц сжигают, а я только четыре с половиной – очень умная плита, знает сама, когда выключаться. Потому что надо все время думать и считать: осенью закрывать банки с ягодами, овощами, изучать рецепты – как будет полезнее и экономнее. Вот вы не считаете, как будто завтра уже не живете. Мы не можем позволить себе такой возможности. Раз в три дня – чаще нельзя, пограничники не пускают – ездим в Калининград, заправляться. Это выгода, сто лит, двадцать пять долларов. В месяц получается девятьсот лит, а у меня зарплата всего четыреста (это, кстати сказать, минимальная литовская зарплата. – А. Л.). Надо думать. Я еще подрабатываю – веду бухгалтерию для рыболовных хозяйств. Ха-ха-ха, бесплатно. Но это выгодно. Они дают мне рыбу, тоже бесплатно. Много достаточно. Если б я брала у них зарплату, то рыбы могла купить меньше. На 150 лит в месяц меньше. Вы не умеете так думать, а мы все – умеем.
Я пытаюсь. Каждый день я считаю деньги и продумываю стратегию трат. Но сперва с этой стратегией разбирается Сенька, потом Настасья, потом к ним присоединяюсь я сам, а под вечер уже и жена мимоходом спрашивает: «Мы уже вышли из бюджета?» Разумеется, вышли. Ну так пойдем пройдемся немного по буфету в свое удовольствие? Хоп. Кто же станет спорить с таким приятным предложением. Только не русский человек, который к тому же наполовину армянин.
Русских в Литве немного, каких-то девять процентов, меньше. Но часть из них уже стали настоящими литовцами, часть осталась евреями, кто-то оказался белорусом, а ортодоксальные, непримиримые русские составляют сущее меньшинство – два с половиной-три процента. Непримиримых литовцев, тех, которые не могут простить оккупации, чуть больше – процентов одиннадцать.
— Это не очень хорошо — так относиться к людям. Не очень, правда. Я не совсем верю этим людям, они немножко лицемерствуют. Бизнес, наверное, вы понимаете?
У Роберта есть все основания ненавидеть русских: отец и мать пропали в лагерях во время войны, дед, лишенный Советами тридцати гектаров земли, воспитывал внука без особого пиетета к советской власти. Но Роберт с возрастом сделался совершеннейшим либералом и философом, как, впрочем, большинство литовцев.
— Я объяснил себе, что об этом нет смысла думать. Никто не виноват, мы попали под большую политику, она не видит людей. Сейчас тоже политика, она убивает литовцев. А русские здесь ни при чем – мы сами. Отдаем датчанам, американцам, норвежцам… Молодые смотрят и не чувствуют, а нам очень обидно, мы строили всю промышленность и не получили ничего. Особенно пенсионеры, которые должны скорее умереть, чтобы не мучиться этой жизнью. Я не осуждаю молодежь, мне просто чуть-чуть обидно. Даже не за себя – я хорошо работаю и не нуждаюсь в помощи, мои дети тоже хорошо работают. Мне вообще немножко обидно. Но я ловлю рыбу по квоте и продаю ее, минус налог. Если так будет и у моих внуков, то хорошо.
Литовцы просто склонны к философичности. Вот, скажем, господин Шульцас прекрасно организовал праздник моря в Клайпеде, это хорошо, спасибо ему за это. Но мы платим из средств самоуправления целый год ему зарплату в полторы тысячи литов, не много ли за то, что он организует один праздник в году? Да, слишком, слишком много. К тому же он обидел господина Зульцаса (оба – абсолютно реальные персонажи, за все ассоциации из Гоголя автор ответственности не несет), а Зульцас мог пригласить богатых иностранных гостей на праздник, но из обиды не пригласил. Однако праздник получился хороший, город заработал девять миллионов на туристах, а господин Зульцас со своими иностранными спонсорами добавил бы к этой сумме лишь еще 1,2 миллиона. Так что господин Шульцас оправдал доверие мэрии, а господин Зульцас пошел на поводу у амбиций. Хотя… лучше бы нам было немножко больше получить со спонсоров, и чуть меньше с туристов – туристы сильно пьют пиво, много шумят, писают на природу мимо туалетов и создают пробки на дорогах. И так ли уж хорошо господин Шульцас организовал праздник, надо еще подумать. Впрочем… И так далее, до бесконечности, до следующего праздника моря будут продолжаться сомнения вокруг Шульцаса и Зульцаса.
Чайки на Куршской косе тоже склонны слегка пофилософствовать. Вот рыбаки разделывают рыбу. Это хорошо. А вороны считают, что они тоже имеют право на эту рыбу. Это слегка плохо. Хотя они умеют летать лучше, чем их европейские коллеги, и могут парить вместе с нами над заливом. Это выгодно и экономично. Для ворон. Но вместе с тем не очень хорошо для нас, чаек. Зато рыбаки относятся к нам лучше, чем к воронам. И это неплохо. А орлы летают совсем высоко и не понимают наших проблем. И это чуть-чуть обидно, хотя и справедливо.
Кажется, еще немного, и я окончательно проникнусь этой раздумчивой, неторопливой литовской манерой бесконечно оценивать происходящее маленькими плюсами и столь же маленькими минусами. Хотя, может быть, это и не так плохо?
— Мы с Зитой литовцы, а наш старший сын – русский. Это шутка, он литовец, конечно, но много учился в России. Зато у него хорошо идет бизнес, лучше, чем у младшего.
Альгис и Зита уже пятнадцать лет возят в Нерингу овощи, зелень и фрукты. При советской власти они были ответственными инженерами, но мечтали о земле. Всякий литовец хочет спокойно владеть своей землей, это обычное чувство. Литва вообще аграрная страна. И когда Альгис получил наследство от бабушки – 23 гектара в Паневежисском районе – они обменяли их на четыре гектара в 30 километрах от Клайпеды. Черешня трех сортов, вишня, яблоки, крыжовник, клубника, земляника, малина, черная смородина, черника, капуста, картошка, свекла, огурцы, помидоры, лук, петрушка, укроп, чеснок… Не говоря уже о твороге, молоке и сметане. А еще у них есть пасека и, разумеется, мед.
— Зимой другое дело. Мы коптим свинью, кровяную колбасу тоже хорошо продаем, сало, бычков к ноябрю забиваем. Нам надо думать о себе – ведь пенсия только с 65 лет, а у детей мы не должны брать деньги, им надо думать о своих детях. Я посчитал: если Кестутас приедет к нам помогать резать свинью, он потеряет два дня на своей работе. Это будет 350 литов, почти сто долларов.
Альгису Генриховичу 62, он выглядит моложе многих моих сорокалетних приятелей и просит, чтобы я звал его Олегом. Без всяких отчеств. Потому что я хороший, вдумчивый человек и умею слушать почти как литовец.
— Внуки работают у нас через день – один спит, другой работает. Землянику собирает, малину. Чернику, это им на компьютер накопление. Вы думаете, мы их эксплуатируем? Нет. Я не думаю. Уж слишком у внуков здоровый и деловитый вид. Да и под глазами не видно синяков.
Мы так воспитывали сыновей. И если они отдали нам своих детей, значит, мы делаем правильно. Когда старший сын вернулся из армии, я дал ему две тысячи рублей, и он купил квартиру. Тысячу рублей он стал мне должен. Я спросил его: хочешь работать, учиться или жениться? Я прогрессивный отец. Если б он захотел идти работать, я бы сказал: через год ты отдашь нам тысячу. Но он пошел в институт, в Ленинград. Поэтому смог вернуть деньги только через четыре года. Мы потерпели. Для детей надо терпеть. Теперь мы воспитываем их детей. В будущем году они уже купят себе компьютер. А потом начнут копить на автомобили.
Я покупаю у Альгиса стаканчик земляники и позволяю себе маленький литовский юмор. Это компьютерная земляника, говорю я. Альгис автоматически улыбается: хороший клиент имеет право на шутку. Дежурный внук смотрит на меня с легкой иронией и делает отметку в своем блокнотике: плюс полтора лита.
Не прошло и трех недель, а я превратился в настоящего литовца. Я знаю, почему нельзя было продавать «Летувас телеком» иностранным инвесторам, почему «Мажейкю Нафта» лучше отдать ЮКОСу, а не «Вильямсу», отчего лучше покупать леща у Генрикаса за восемь литов, а не у Валдиса за десять… Я готов со вкусом обсуждать изменчивую погоду, которая становится всякий раз лучше, чем должна была бы быть еще полчаса назад, но одна дурацкая вещь так и остается мной не понята.
Почему мы вечно живем на чемоданах, а они — уже дома? Вся Литва едва ли сможет заселить треть Москвы, их земля скудна и необильна, литовцы занудны и глуповаты, климат сырой… Черт бы их взял.
Хотел бы я здесь жить?
Наверняка нет. Слишком хорошо для моего дурацкого советского ума. Слишком плохо для моей новорусской мечтательности. Слишком экономно для моего спазматического благосостояния.
Но мне страшно завидно – как же это удается? Как они могут – в каких-то жалких 32 километрах от моей России сеять самостоятельно лен, не закупая семена у китайцев и бельгийцев, доить своих коров и впаривать нам сыр, не смущаясь кисломолочными успехами Вологодской области, выращивать сладкую черешню в 3 тысячах километрах от Узбекистана, черт бы их драл.
Меланхолическая литовская любезность ставит меня в тупик. Я очень хочу сказать какую-нибудь шутку, посмеяться над их сомнительной культурой, которая не сумела выродить ни одного гениального поэта или художника, но они мягко иронизируют, объясняют, что нормальная спокойная жизнь способна создать гораздо больше полезного творческого творчества, чем наше нескончаемое безумие. Хотя, конечно…
— Вы талантливые, русские люди, но вам не хватает уверенности. Знаете, Андрюс, в России нельзя никогда чувствовать себя дома. Все время можно ждать неожиданностей. А здесь я могу думать о будущем как о реальности. Не обижайтесь.
Разве я могу обидеться, дорогой мой Роберт-Робертас? Даже если ты назовешь меня Эндрюсом вместо Андрея, даже если ты не пригласишь меня в гости, после того как я подарю тебе мною лично вырезанный из березы ковш-скобкарь, нет. Я буду хотеть мечтать о жизни в скромной маленькой Литве, буду любить ваш переменчивый климат, буду надеяться научиться разумно считать свой бюджет… Но черт бы меня подрал совсем, вместе с вашими литовскими ведьмами. Мне никогда не удастся почувствовать себя окончательно дома, так – чтобы каждую посеянную картофелину знать в лицо. Или хотя бы в глазок. Ни в Литве, ни в России, ни, наверное, уже нигде. Как говорил стрешневский отец, граница нашего дома проходит по дульному срезу наших танков. В моем случае – авторучки.
И честно говоря, меня это устраивает. Их это шокирует. Но зато мы можем время от времени ходить друг к другу в гости. Лет на пятьдесят, ха-ха-ха. Маленький русский юмор.
