Почему я не люблю демократию

Это раньше были «битвы с дураками», насмешки над «заговором олигофренов», протесты против «ординарной доминантной абстракции» и прочие радости . Теперь – не то. Окончательно и бесповоротно. Короче, мы проиграли.

Да, собственно, и битвы-то уже никакой нет. Они победили и насаждают свою идеологию повсюду. Это называется глобализация.

Нет, конечно, отдельные очаги сопротивления еще кое-где тлеют, и Елизавета II решительно сворачивает голову раненому фазану, наплевав на защитников прав животных, а пьяный японский вольнодумец курит в американском авиалайнере, забаррикадировавшись в туалете, но это агония. Демократы-глобализаторы скоро ликвидируют возможность для любого нарушения прав… э-э-э… чьих прав-то? Как это выговорить, а? В общем – гуманитарных прав этого вашего знаменитого среднестатистического нормального человека.

Фрондирующего японского курильщика уже оштрафовали на крупную сумму, а до королевы доберутся чуть погодя. Вот сперва оплатят свержение тирана Лукашенко и арест бывшего тирана Милошевича, заставят евреев полюбить арабов, турок – извиниться перед армянами, украсят российские гауптвахты цветами и адвокатами, а потом уже займутся монархиями. Благо, англичане, например, и сами-то перестали понимать – зачем им нужна королева.

Видимо, мне надо наконец объясниться. Потому что мне не хочется, чтобы меня понимали превратно или видели в моей позиции какую-то непоследовательность.

Итак: я давно и выношенно не люблю демократию. Равным образом – не люблю гуманизм, либерализм и т. п. Впрочем, фашизм с коммунизмом мне тоже не симпатичны, но речь не о них. Так за что же я не люблю эту прекрасную демократию?

За воинствующую трусливую глупость. Которая утверждает правила своего самосохранения повсеместно – от науки и искусства до поведения в быту. Именно этот критерий и определяет для меня разницу между «мы» и «они».

Дело в том, что современной науке доступны многие из тех гитик, которые она умеет и имеет. Она почти расшифровала геном, может запаковывать и распаковывать огромные массивы данных, рассчитывает траекторию движения тележки с моторчиком в миллионах километров от Земли, разрабатывает персилы с биосилами, керамидами, энзимами и прочей полезной дрянью и т. д. Одного только не знает наука. И не узнает, видимо, никогда – потому что ей это не нужно: как устроен ум, как устроено вдохновение, как устроен человек, состоящий не из костей, мяса и системы социальных запретов и разрешений, а из любви, ненависти, гениальности, подлости… Ведь для того чтобы это узнать, надо посмотреть внутрь себя. А боязно. Поэтому наука объявляет принцип устройства вдохновения «ненаучным объектом». И перестает об этом говорить.

Именно в этом и состоит – для меня – разница между аристократичностью (в науке ли, в политике ли – не суть) и мещанством. Аристократическая модель поведения допускает возможность ревизии любых ценностей. Как раз потому, что предполагает – изначально – наличие некоей высшей ценности: чести и гордости. Мещанская модель обязана учитывать интересы остального социума, поэтому она принципиально готова к конформизму.

И как только – в XVII веке – началась кампания по выработке единых норм поведения и единой системы ценностей (включая сюда даже такую далекую, казалось бы, от свернутой фазаньей головы вещь, как система мер и весов), началась гибель аристократической модели мировосприятия.

Один пример. Я два раза в жизни оказывался в абсолютно сходной ситуации: долгий разговор с идейным оппонентом, в процессе которого затрагивались понятия, основополагающие для модели мира данного оппонента. В одном случае собеседником был какой-то аспирант с кафедры когнитологии в Ирвайнском университете, в другом – фермер из села Оковцы. После двухчасовой беседы аспирант схватился за сердце, сказал, что я нелояльно отношусь к его парадигме (а заодно и к его менталитету) и ему это невыносимо: тахикардия, шум в висках и туман перед глазами. Потому он просит меня прекратить это недружелюбное общение. Фермер в точно такой же ситуации, сходил к своему трактору принес старенькую тулку и заявил, что будет вынужден меня немедленно пристрелить. Потому что я своими словами разрушаю его мир и мировоззрение. После чего мы стремительно возобновили наше недружелюбное общение, в процессе которого погибли тулка и некоторая мебель в моем доме, но зато фермер получил набор тезисов для нового мировоззрения.

Мне лично симпатичнее фермер. Будь он хоть негром преклонных годов, а не чувашским татарином, он останется аристократичен в своих убеждениях.

И я, пожалуй, еще какое-то время останусь. А глобализация с демократией пусть себе побеждают. Палеоантропы тоже поначалу неоантропов побеждали. И где, спрашивается, они теперь?