Цивилизация
— Зря ты в эти Оковцы едешь. Там каждый второй за убийство сидел.
— Ага. Гораздо лучше взять и поехать, скажем, в Конево. Там – каждый третий. А в Волошеве каждый первый просто так на «химию» погулять ходил.
— Да и в Конево бы не надо, и в это, как его… Впрочем, тебя, дурака, не убедишь. Ты мне сейчас пол-России перечислишь.
— Ты-то сам куда едешь, умник, не припоминаешь?
— Так я домой, в Питер…
— …в криминальную столицу России.
— Ну знаешь, я ж там живу все-таки!..
— Вот и я здесь живу.
Экая жалость, не знал я тогда, допивая вторую бутылку с моим случайным попутчиком, что не пройдет и пятилетки, как российские депутаты разъяснят российским гражданам, куда же им, на самом-то деле, не следует ехать. Я б поведал моему рассудительному собеседнику, в каких же пространствах таится истинная опасность. Оказывается – от Албании, Алжира и Анголы до Фиджи, Филиппин и аж Эритреи. Где просто так стреляют, где по случаю гражданской войны, а где и вовсе – сплошь бандиты и русофобы. Но самое главное и удивительное – ехать не надо именно ТУДА, в прекрасные и дивные экзотические страны. На далекой Амазонке не бывал я никогда… И слава Богу, как выясняется.
А ведь еще недавно все было совсем наоборот. Если бегло просмотреть любые, первые попавшиеся обрывки мировой литературы, то бросается в глаза, что самые страшные беды с англичанами, например, происходят на континенте, с французами – в Германии или восточном Средиземноморье, с немцами – либо в России, либо в Скандинавии, про американцев и говорить нечего – почти повсюду. Но не дома. Не то чтобы они у себя на родине вовсе не страдали и не мерли, нет. Просто гибель европейца (или штатника) в отдельных чужедальних странах неотвратимо оказывается роковой, исполненной конечного ужаса и трагичности.
Русский же человек, обитатель тутошних полей, лесов и рек, нигде не умеет так умучать себя – хоть сам, хоть с помощью госаппарата, а хоть бы и посредством лихости случайного прохожего, – как в Отчизне. И до недавнего времени трудно было вообразить как можно реально пострадать (не споткнуться и вывихнуть ногу – а получить по полной программе, достоевской или древнегреческой) русскому человеку в какой-нибудь Шри-Ланке.
Времена, как свидетельствует Государственная дума, все ж таки меняются. И вот предельный ужас и запредельные муки, с которыми мы так сроднились на наших просторах, постепенно перемещаются вовне. Не поймите меня превратно, я совершенно не хочу списать это достижение на благое влияние демократических преобразований – от возрастания количества опасностей на Гаити наши внутренние беды не особенно уменьшились. Просто, судя по всему, наступило некоторое утомление. Трудно, согласитесь, испытывать беспрестанные терзания в течение пятнадцати лет не только от происходящего прям-тут – прям-счас, но и от всей предшествующей семидесятилетней истории.
Другое дело, что, по моему скромному разумению, американцы с европейцами дураки, а мы, наоборот, молодцы. Ибо реальная опасность для индивида – в нем самом, голубчике, а не в кирпиче, который неожиданно валится ему на голову в колумбийских джунглях. Но это знание порой так надоедает, что смерть как хочется внятно (лучше – законодательно) утвердить: зло – оно, по преимуществу, ТАМ. Тут, по возможности, добро.
