Ровно 20 лет назад, когда перестройка стала наконец называться перестройкой, а не просто счастливым окончанием «гонки на лафетах», произошли не слишком заметные с точки зрения официальной истории, но важные с точки зрения содержания события. 24 июля Михаил Горбачев на заседании политбюро заговорил о необходимости реформы партии, а на следующий день вышло совместное постановление ЦК, Президиума Верховного Совета и Совмина о повышении роли и ответственности Советов за ускорение социально-экономического развития. Спустя три-четыре года вся эта история закончится признанием многопартийности, а реальные политические процессы переместятся в советский парламент. Начнется торжество демократии в режиме онлайн, когда вся страна, обложившись радиоприемниками, будет слушать прямые трансляции со съездов народных депутатов.
В то время политическая монополия КПСС постепенно размывалась, и возник своего рода политический рынок — рынок идей и ценностей. Появилась и возможность формализации и легализации этих идей и ценностей в виде разнообразных движений, которые назывались «неформальными». Хотя на самом деле именно потому, что с ними считались, их можно было бы счесть вполне формальными политическими единицами. Сама же власть в полном соответствии с революционной формулой уходила от партии к Советам. Начинался уникальный и очень короткий этап советской истории, когда советская власть оправдывала свое название. В управление страной вовлекались целые слои населения, власти нужны были советы и Советы многочисленных «посторонних», точнее, бывших «посторонних», из которых состоял безмолвствовавший народ.
Сейчас, спустя 20 лет, начинаются прямо противоположные процессы. Центры принятия реальных решений перемещаются из парламента в более привычные интерьеры Старой площади. Место «намоленное», аура соответствующая, и именно оттуда теперь исходят основные политические импульсы: от «биологии» российской власти, отправляющейся на нерест поближе к Кремлю и историко-архитектурному ансамблю ЦК, никуда не уйдешь. Идет демонтаж парламентской власти и возвращение модели «руководящей и направляющей силы» — партии, которая норовит слиться с центром управления «полетами». Все остальное, согласно ленинскому учению, — Общественная палата, всякие там советы при президенте, объединения предпринимателей — превращаются в «приводные ремни».
Движение назад, за пределы двадцатилетки перестройки и реформ, оказывается тем более отчетливым, если учитывать быстрое формирование нового единственно верного учения.
С классиками и цитатами их них, правда, бедновато и жидковато, но персонажи, подключенные к АТС-2 и АТС-1, или те, кто ходит на прием в разные подъезды экс-ЦК и только мечтает о присоединении к этой самой сладкой «сети», уже любое свое выступление начинают со слов: «Как отметил Владимир Владимирович Путин…».
Размывание власти КПСС и возвращение власти парламента 20 лет назад называлось демократизацией. Нынешнее возвращение власти одной партии и размывание власти парламента тоже, оказывается, демократизация, только «суверенная». До 1985 года в СССР была одна такая демократия — называлась она «социалистической». А неподалеку, чуть западнее, пышным цветом пражской весны расцветали «народные» демократии.
Помнится, в 1985 году где-то в Подмосковье заседала только-только созданная Советская ассоциация политических наук, в которую я, студент-юрист, занимавшийся критикой буржуазных учений о государстве и праве, немедленно вступил. Один молодой политолог распространил стишок, который мне почему-то запомнился на всю оставшуюся жизнь. Но разве можно было тогда предположить, что 20 лет спустя нечто похожее мы будем читать в текстах официальных выступлений российских деятелей:
«Наша демократия — солнца яркий свет,/Лучше демократии в целом мире нет./Там у них на Западе тоже есть одна/Псевдодемократия — лживая она».
Идеи возвращения власти Советов, учреждения двухпалатного парламента и поста президента гуляли в номенклатурной интеллектуальной среде с начала 1960-х годов. Тогда шла активная работа над новой программой партии и новой Конституцией — партийных интеллектуалов торопил лично дорогой Никита Сергеевич. Из всех этих затей ничего не вышло, кроме запущенного в оборот тезиса о переходе от государства диктатуры пролетариата к общенародному государству. Про основной закон после Хрущева забыли до конца 1960-х, а потом до середины 1970-х. Впоследствии, после застоя и перехода перестройки в кульминационную стадию, к идеям парламентаризма естественным образом вернулись. Сегодня от этих идей и ценностей, с которыми в разное время носились на партийных госдачах Федор Бурлацкий, академик Юрий Францев, Георгий Шахназаров и многие другие, отказываются. И тем самым возвращают ситуацию даже не на 20 лет назад, даже в не в 60-е годы, а в 50-е, когда о реформе безраздельной власти партии никто и не смел задуматься.
Неужели за все эти прошедшие десятилетия российский народ так и не дорос до демократии, так и не доказал свою способность правильно обращаться со свободой?
Или он по-прежнему заслуживает того правительства, которого достоин? Того, которое отнимает у него избирательное право?
В это можно было бы поверить, если бы исторический опыт последних двадцати лет не свидетельствовал об обратном — об утилитарной выгоде демократии для каждого, о пользе для власти советов «посторонних».