Тренировка гибкости

Если до недавних пор не произносилось слово «кризис», то теперь, когда табу де-факто почти снято, не произносят слово «девальвация». Явление есть, а слова нет. Но строго после того, как вчера председатель ЦБ Сергей Игнатьев туманно высказался о «повышении гибкости валютного курса рубля с некоторой тенденцией к его ослаблению по отношению к иностранным валютам», на ленты агентств тут же выплыло богатое слово «девальвация».

Понятно, что власти не хотят раскачивать лодку – отсюда и слова Аркадия Дворковича, произнесенные чуть раньше, о том, что девальвации не будет ни в 2008, ни в 2009 году. Понятно, что словесные интервенции – один из способов защиты от паники (хотя нередко они имеют прямо обратный эффект). Но если не ключевое понятие, так, во всяком случае, его описание произнесено. И слава богу! Это абсолютно правильный шаг. И не только в экономическом, но и в политическом смысле.

Теперь, когда слово сказано, у власти есть шанс честно проводить управляемую девальвацию.

И даже в этом смысле можно сколько угодно отрицать ее наличие: «повышение гибкости», «небольшое необходимое ослабление», «все это делается в интересах отечественных производителей» — любые слова хороши, и это будет честнее, чем уходить в отказ.

Политику ухода в отказ – из абсолютно добрых побуждений – уже использовали с конца 1997 года вплоть до наступления дефолта в августе 1998-го. Говорили о том, что девальвации не будет. Отказывались допускать саму мысль о девальвации в практической политике. И чем дольше тянули, тем в большей степени увеличивали риски и масштабы ослабления рубля.

В то время открыто выраженная позиция по поводу масштаба кризиса и необходимости девальвации расценивалась как предательство – мало было реформаторам тупого сопротивления тогдашней Думы, а тут еще пятая колонна изнутри давит. Но тогда это было извинительно отсутствием опыта управления подобного рода кризисами.

Поведение нынешних властей демонстрировало ту же степень растерянности, что и у команды 1998, правда, при гораздо более благоприятных фундаментальных экономических параметрах.

Но сути дела это не меняет – все происходит ровно в соответствии с заголовком статьи Андрея Илларионова от 2 июля 1998 года «Девальвация рубля неизбежна, но ее цена может быть разной». То же самое и сейчас: чем дольше откладывается ослабление рубля, тем более масштабным оно будет впоследствии, тем меньше шансов назвать происходящее щадящим словом «гибкость курса».

Больше недели тому назад мне позвонил один высокопоставленный экономический чиновник из числа либералов и посоветовал где-нибудь достать документ, который на днях получил название «план Путина». Документ был назван «ужасным», «с отсутствующей стратегией».

«И еще, — заметил коллега, — имейте в виду, что девальвация неизбежна. Сейчас еще можно обойтись десятью процентами, чуть позже – уже 20%. И так далее».

Вчера же был обнародован аналитический отчет «Тройки Диалог», в котором рекомендовалось ослабить рубль. Параметры ослабления – 15–17%. Нечто среднее по сравнению с прогнозом коллеги-чиновника. Вечером того же дня с деликатными речами выступил Сергей Игнатьев, решившийся признать очевидное и взять на себя политический риск. Возможно, подтвердив тем самым тезис о независимости Банка России.

Как говорили римляне: сказал – облегчил душу. Открыл возможности для денежных и политических властей совершать хотя бы какие-то маневры, а заодно по-настоящему готовиться к новой экономической политике Америки, которая неизбежным образом повлияет на тенденции развития мировой экономики. Доллара это тоже явным образом касается, особенно если администрация Барака Обамы проявит хотя бы даже намерение сбалансировать бюджет и превратить экономическую политику в более рациональную. И тогда население, по крайней мере, будет морально готово и к сильному доллару, и немного более «гибкому» рублю.

В дополнение к экономическим возможностям управлять рисками появятся политические возможности для управления ситуацией в стране. Хотя, конечно, некоторая разъяснительная работа среди любителей просмотра программ государственных каналов не помешала бы.

Политически нет ничего дурного в «гибкости». А «политически» сегодня де-факто равнозначно понятию «экономически». Приходит иная экономика, приходят принципиально новые реалии – так лучше к этим реалиям быть готовыми. И населению, и элитам, и управленцам.

Эпоха irrational exuberances, иррационального изобилия, второй раз за одно десятилетие подходит к логическому завершению – именно потому, что изобилие иррациональное. В этом, собственно, и состоит очищающее значение любого кризиса.

С первого раза – 1998 года – не поняли, что деньги и риски надо считать, так со второго точно поймем.

«Повышение гибкости», говоря в терминах главы ЦБ, необходимо и полезно не только в курсовой политике…