Без трех недель Европа

То, что перестройка и последовавшие за ней годы приблизили нас к западному миру, сильнее всего ощущается зимой, между 24 декабря и 13 января. Во-первых, совершенно европеизировался климат: полнейшее отсутствие снега и рассеянное блуждание температуры вокруг нуля. Как будто Гольфстрим расширился на восток еще раньше НАТО. О застойных морозах и метелях времен глубокого сталинизма новые поколения знают уже только по воспоминаниям бывших граждан империи зла. Если бы не важнейшая традиция национального костюма – обязательное ношение ушанки из ценного меха и дубленой шубы от октября до апреля независимо от погоды, мы вполне могли бы одеваться как закаленные холодными спальнями британцы — в твидовые пиджаки и кепки, с шарфами и перчатками, но без пальто. Только генетическая привычка к теплым подштанникам, печной лежанке и тулупу заставляет нас кутаться. Во-вторых, углубилось и расширилось давнее раздвоение календаря. С тех пор как большевики в рамках отделения церкви от государства безбожных трудящихся официально перешли на григорианский счет времени, календарная шизофрения зрела в глубинах народного сознания, но явно проявилась только в последнее десятилетие. Были времена, когда вся страна победившего рассудок социализма встречала один-единственный Новый год, слушая в ночь с 31 декабря на 1 января по новому, прогрессивному и интернациональному стилю бой курантов в радиоточке, чокаясь советским шампанским под холодец и глядя на пятиугольную картонную звезду на верхушке домашней елки. Понятия «старый Новый год» не существовало, а Рождество встречали 6 января упорные старушки, вообще по причине поста Новый год игнорировавшие. Потом грянула внесезонная оттепель, и ее ветры занесли в головы населения странную идею старого Нового года. В этом частном, абсолютно неофициальном празднике чувствовалось нечто вольнодумное, даже антисоветское: никаких поздравлений от партии и правительства, а народ гуляет, причем гуляет по дореволюционному (!) стилю. Поэт Вознесенский написал стихи о двух неделях, разделяющих Новый год государственный и приватный, старый, и в этих стихах желающие, конечно, прочитали протестный подтекст или даже подтекстный протест. Появившийся в хрущевские годы обычай – один из немногих – уцелел в застое. В ночь на 13 января опять пили игристое вино Очаковского завода, ели уже не холодец, а чавычу и финский сервелат из заказа, а по телевизору повторяли «Новогодний огонек» и глубокой ночью концерт артистов зарубежной эстрады. При этом в празднике могли принимать участие разговевшаяся после Рождества бабушка и многие новообращенные православные, которые как раз тогда стали быстро плодиться среди младших научных сотрудников и издательских редакторов. Но вот рухнули Берлинская стена и шестая статья советской Конституции, из-за бывшего «бугра» хлынули общечеловеческие ценности, и среди них — вместе с канадскими котлетными и голландским спиртом — просочился и еще один, уж вовсе небывалый не то что в советские времена, но и на Руси, праздник – Рождество по западно-христиански. Продвинутая молодежь и столичная тусовка, вхожая на посольские приемы, быстро обучились есть индейку и дарить друг другу красиво завернутые в уже импортную узорчатую бумагу подарки. Праздник незаметно стал если не народным, то общеинтеллигентским, завершив оформление зимнего трехнедельного сезона безделья. Широта национальной души, требующая все больше трех- и даже четырехдневных праздников, в это время находит свое наиболее яркое выражение. Элегантный западный обычай рождественских каникул попал на благодарную почву. Все, кто может, бросились проводить семейное зимнее торжество в экзотической обстановке – от таиландской жары до незлых альпийских морозов. Прочие, не отходя от телевизора,  просто увеличивают обычное потребление «кристалловской» вдвое. И все вместе прилагают таким образом усилия для дальнейшего подъема российской экономики: одни — вкладывая деньги в процветание отечественных агентств «Везде трэвел», другие - уменьшая вред, приносимый в будни качеством своего труда. А перерыв в политической жизни радует все категории. И лишь склонные к рефлексии без выходных изготовители газетных колонок — вроде автора этого сочинения — продолжают размышлять о нашей евразийской сущности, проявляющейся даже в двойственности и сомнительности дат. Однако и нам, писакам, положен законный межгодичный отдых. А потому с праздниками, господа, с наступившими, наступающими и должными наступить в обозримом будущем! За дальнейшее совершенствование календарей! Ваше здоровье!