К вопросу о русско-язычном языко-знании

Будучи выросшим в интеллигентной семье, с детства пристрастившись к чтению художественной литературы про пограничников, я, тем не менее, долгое время писал довольно неграмотно. Видимо, рано возникшая тяга к свободе не давала удержаться в тесных рамках застывших канонов. Поэтому одним из самых сильных юношеских впечатлений явилась для меня банка белорусской сгущенки, на этикетке которой типографским способом было набрано слово «малако». Дочитав банку до конца, я от души пожалел, что не родился белорусом, поскольку именно в этом братском языке со всей полнотой воплотилось вольное утверждение поэта «каждый пишет, как он слышит». Но впоследствии жизнь меня обломала, а профессия заставила волей-неволей принять правила игры и, соответственно, правописания. Однако все эти годы, продираясь через дебри родной грамматики, я не расставался с надеждой, что придет время и найдутся люди, способные наконец-то навести порядок в русском языке, а заодно, бог даст, и в стране, законы которой в еще меньшей степени поддаются рациональному объяснению.
       И вот эти люди нашлись. В недрах Российской академии наук существует Институт русского языка, в недрах которого, в свою очередь, они и разработали новый свод правил этого самого языка.
       Пафос этого уложения состоит в том, чтобы вернуть народу грамотность, почти утраченную за годы проживания под тоталитарным гнетом. Отсюда явная либеральная тенденция к сближению фонетики и написания. Как можно было, скажите на милость, объяснить нормальному школьнику, почему следует писать «шут», но при этом — «парашют». Пожизненно ударенный этим парадоксом мой приятель, между прочим, член Союза писателей, до сих пор пишет слово «абажур» через «ю». Захватывающие перспективы открывает новый свод перед отглагольными прилагательными и классово близкими им причастиями. Мороженный судак, в частности, отбросив лишнее «н», сравняется в правах с кафе-мороженым. Благодаря «много-трудным» (составные прилагательные предлагается писать через дефис) усилиям разработчиков, несомненные преимущества нового правописания автоматически станут «несомнеными». Слабым доводам консервативной части населения будут противопоставлены мощные «контръдоводы» тех, кто справедливо полагает, что «постъкоммунистическое» общество должно окончательно покончить с орфографическими пережитками прошлого.
       Следует, однако, отдать должное авторам проекта. Переход на новые правила не предполагается произвести в ночь на 1 января президентским указом. В течение нескольких лет они будут действовать наряду с привычными, отчего к уже известным нам по школьному курсу трем грамматическим временам добавится еще и четвертое — смутное. Это даст возможность людям пишущим воспользоваться в переходный период недоступными прежде оттенками родного языка и, тонко оперируя еле заметными дефинициями, выказывать между строк личные пристрастия и антипатии. К примеру, милый моему сердцу Владимир Александрович Гусинский будет именоваться в подписанных мной текстах медиа-магнатом, в то время как злого гения отечественной подкорки Бориса Абрамовича Березовского я, саркастически усмехаясь, стану систематически называть «медиамагнатом», пусть побесится.
       И все же, отдавая должное огромной проделанной работе, с грустью вынужден отметить, что традиционная академическая взвешенность перевесила и проект выглядит недостаточно радикальным. Полную завершенность могла бы ему придать моя старшая дочь, написавшая некогда в школьном диктанте по сию пору не погасшее у меня в мозгу великое слово «перажёг», имея в виду с капустой.