Перед демократией неудобно

— Как тебе повезло, что ты сейчас не в Париже, — говорит подруга по телефону. — Кстати, у тебя бензин в машине есть?

— Есть

— Много?

— Пол-бака точно.

— Тогда говори, где ключи.

Вчера она стояла в очереди на заправке 40 минут. Залила бензина в пустой бак на 20 евро — больше не давали. То есть литров 14. Дизель не наливали вовсе — его не было. Если учесть, что ехать ей километров 30 от Парижа домой, а завтра столько же на работу в Париж, то 14 литров — маловато.

Нет, неправильно, что я этого не вижу собственными глазами. Но мне нужно было в Москву, и я улетела точно накануне начала всеобщей бессрочной забастовки во Франции.

Другая подруга пользуется общественным транспортом. Она бывшая москвичка, живет во Франции уже лет 30. Смеется, что за эти годы не разучилась толкаться локтями, поэтому ухитряется все же как-то добираться поездом до работы, которая в полутора часах езды от ее дома.

Весь этот сыр-бор из-за увеличения пенсионного возраста. Не увеличить его нельзя, потому что все, кто сегодня платит налоги во Франции, работают, собственно, на стариков — чтобы те получали пенсию. В какой-то момент при офигительной продолжительности жизни во Франции неработающих пенсионеров станет больше, чем тех, кто на них работает. У государства просто не хватит денег.

Кстати, реформа вообще изменит психологический климат: вполне себе крепкие еще 50-летние люди перестанут считаться бесперспективным человеческим материалом, который никто не хочет брать на работу. Как сказал кто-то из аналитиков, они смогут сделать еще один рывок, они получат шанс на еще один этап активной жизни.

Те 70% французов, которые поддерживают забастовку или в ней участвуют, этого не понимают? Не думаю. Особенно если почитать блоги. Так не получается. Эти 70% против Саркози, что в точности соответствует его рейтингу по последним опросам — 30%, самый низкий с момента, когда он стал президентом. Все прекрасно понимают, что сенат проголосует за реформу. Все, включая профсоюзных лидеров, которые вывели людей на улицы. На мой взгляд, эта история стала абсолютно электоральной. Она показывает отношение к президенту. Недаром социалисты тут же заявили, что если выиграют выборы в 2012-м, то вернут пенсионный возраст на отметку 60.

Эта история не про пенсии. Эта история про Саркози. Про человека, сделавшего невозможное — выигравшего президентскую гонку во Франции, несмотря на сложную политическую судьбу и необычную личную судьбу. Он получил не голоса — он получил реальные надежды людей, что он сможет справиться со стагнирующей экономикой, с традиционными перекосами социально ориентированного государства, что он найдет решения и меру, что его энергетика, драйв и бешеный ритм соответствуют ХХI веку, что он знает, что и как делать, видит путь.

На тех последних президентских выборах я была абсолютным фаном Саркози. Если бы я имела право голоса во Франции, то голосовала бы за него, несмотря на то что все мои левые (а журналисты во Франции, как правило, левые) коллеги издевались надо мной как могли.

Дальше пошла череда разочарований. Он не делал то, что обещал во время предвыборной кампании, он откладывал больные решения, он слишком увлекался созданием уютной для себя обстановки в СМИ, его амбиции на общеевропейском уровне порой заслоняли дело, он продемонстрировал феерический конформизм в общении с Москвой, его роль в улаживании грузино-российского конфликта неоднозначна. Дальше — больше. В какой-то момент я перестала понимать, где заканчивается риторика правых (Сарко и его министров) и начинается риторика ультраправых, особенно в области ужесточения и без того довольно жесткого и весьма недальновидного французского иммиграционного законодательства. А потом один умный человек мне сказал: правые больше всего боятся, что во второй тур выборов в 2012 году выйдут левые и ультраправые. А это означает гарантированную победу левых. Так на последних выборах Ширака именно выход его во второй тур с Ле Пеном обеспечил ему победу на выборах. И при такой отрицательной динамике поддержки партии Саркози эти опасения не безосновательны.

Эта история не про пенсии или не только про них, а про то, что президента судят по его делам. Он подошел к этим реформам, исчерпав кредит надежд. Он должен сделать совершенно необходимое дело, и он же является главным препятствием для его осуществления. Размах этой забастовки — сигнал тревоги для Сарко и его партии. Во Франции, как и в других демократиях, не бывает тефлоновых президентов.

Все меня спрашивают: неужели французам нравится вот это все? Ведь эта забастовка создает кучу неудобств, как они вообще могут это поддерживать. Многие российские знакомые тихо крестятся, что в России нет таких профсоюзов и, дай бог, никогда не будет. Другие пафосно вопрошают: ты вот такого хочешь в России, когда критикуешь власть?

Французам неудобно, когда плохо работает транспорт, они не привыкли стоять в очередях за бензином, их не радует, что не летают самолеты. (Сразу оговорюсь, что крайний радикализм и молодецкие погромы у них не вызывают сочувствия вообще.) Но вы практически никогда не услышите осуждение в адрес тех, кто вышел на забастовку, какие бы неудобства это с собой ни несло. Французы готовы все терпеть за право своих сограждан выразить свое мнение. Это осознание права людей на собственный голос очень обострено во Франции. Это восхищает и одновременно изумляет окружающих европейцев.

Для меня это живая политика, которую можно увидеть, услышать, с ней можно поговорить, она вот здесь, на улице. Она держит в тонусе политиков, она им мешает, корректирует их, подгоняет или тормозит, напоминает о том, что такое демократия, кто главный в стране, для кого они этой же улицей избраны. Я совсем не считаю, что Франция устроена идеально, мне не нравится, когда полстраны надеется на государство, вообще не люблю халяву. Но абсолютно убеждена, что право людей плюнуть в лицо политикам или поддержать их, открыто выразить свое отношение, даже если я лично с ним не согласна, священно. И я рада, что судьба забросила меня в страну, где я все это не раз и не два видела воочию. Попробовал бы кто-нибудь запретить им это сделать или снисходительно разрешить, как это сделал Сурков в своем последнем интервью. Французы заставляют власть быть с ними в диалоге, и это вызывает уважение. Такие отточенные монологи, которые позволяют себе представители российской власти, возможны только в стране, где нет реальных выборов и где вопрос о том, что будет в 2012-м, решается в диалоге исключительно между двумя людьми.