Цивилизация
«Что-то у нас не так работает», — со всей откровенностью заявил в этот вторник Владимир Путин по поводу распространения ксенофобии в стране. И это, можно быть уверенными, сожаление не из тех, что открывают «окно возможностей» для ассиметричного ответа по всему фронту политсистемы. Российский президент не принадлежит к националистическому лагерю и, вероятно, искренне обеспокоен ростом экстремизма: «Есть, — констатирует Путин, — ошибки и сбои в работе». Пожалуй, есть.
Можно говорить о провалах в работе МВД, об отсутствии так называемой «иммиграционной политики» и госпрограмм, допустим, национальной толерантности. Все это будет правдой, и со всем этим надо срочно что-то делать. Однако исходить из того, что вот, дескать, есть еще такие конкретные проблемы технического свойства на общем благостном фоне укрепляемой российской демократии — вопиющий самообман.
Для формирования социальных традиций сигналы от властей важнее писаных норм и правил. Политика составлена из примеров: ведь все всё видят и понимают. Вот, те же судьи. Смысл судебной реформы с ее habeas corpus act и присяжными заседателями состоял в том, чтобы укрепить суд. А эффект дела ЮКОСа — прямо противоположный: что должны думать судьи о себе и о своем сообществе, наблюдая процесс над Ходорковским? Что они уважаемая корпорация? И что о них должны думать люди?
Трудно переоценить вклад госпреследования нефтяного олигарха в развитие ксенофобии в стране.
Предвыборная кампания выстроилась вокруг этого сюжета. Толерантные либеральные партии не прошли в парламент, и их место заняли экстремисты. В новой Думе умеренная правительственная партия противостоит трем патриотическим отрядам. Выборы в региональные парламенты повторяют этот расклад, собирая под брэндом рогозинской «Родины» разрозненных местных национал-социалистов.
Это и есть сегодняшняя политическая альтернатива: выбор между экстремистами-дублерами партии чиновников, выступающими с лозунгами пересмотра прав собственности и «истинно русских интересов», и самой этой партией чиновников, отстаивающей статус-кво этого плохого выбора. Парадоксального выбора между элитой, которая надеется хотя бы удержать политическую линию в русле мягкого госконтроля и точечных репрессий, и оппозицией, нацеленной на тотальную борьбу с врагами нынешнего режима.
Еще не вполне осмысленный курьез политического момента состоит в том, что наша бюрократическая элита в целом либеральнее и умереннее навязанного ей политического курса.
Ревизия моральных запретов — основной вклад дела ЮКОСа в обыденное сознание. Объяснения либералов из правительства, что Ходорковский полез в политику, — это ведь исключительно в порядке утешения для офис-менеджеров, портфельных инвесторов и сотрудников посольств. Версия про налоги и вовсе для внутренней отчетности. Нация — ее небезусловное большинство — все понимает проще: государство возвращает украденный у него актив, а вор идет в тюрьму. А восстановление справедливости — вот ведь основной сигнал — щепетильности не требует. Что, страна не заметит, как компания стоимостью 15–20 миллиардов долларов уйдет за 4 миллиарда на открытом аукционе, в котором никто, кроме победителя, не захочет принять участие? Заметит. И воспримет в том единственно возможном смысле, что правила подворотни — законный способ борьбы за общественное благо.
Подавая низкий пример, государство снижает планку допустимых постыдных дел и берет на себя часть ответственности за них.
За сокращением политических свобод и усилением президентской власти последовала национальная антиолигархическая кампания. Затем была пересмотрена квота думающего образованного меньшинства в парламенте. Паралелльно — так уж вышло — разрушались институты политического представительства и вообще госорганы. Доверие к ним продолжает падать. Зато торжествуют мобилизационная концепция войны, объявленной России, поиск внешних и внутренних врагов и патриотическая риторика. Ужесточение нравов — закономерный эффект авторитарной по форме и люмпенской по существу государственной политики. Собственно, это и есть тупик в конце тоннеля.
