Цивилизация
Накануне митинга 12 июня в квартирах оппозиционных активистов были проведены обыски. Спустя пару часов в одной из социальных сетей появилась запись о «новом 37-м годе». Почин был подхвачен и многократно развит. Поминавшие 37-й имели в виду стиль работы правоохранителей, которые нагрянули к оппозиционерам ни свет ни заря. Однако, если бы они имели чуть больше представлений о том, как было тогда, то, наверное, не спешили бы с сравнениями. Хотя бы потому, что
в том, настоящем 1937 году, публичного проявления сочувствия к преследуемым не могло быть по определению. Да и приглашение повесткой в Следственный комитет нельзя считать аналогом ночного ареста.
Поскольку историю у нас знают не очень хорошо, скоро молодое поколение будет твердо убеждено в том, что «37-й» – это именно то, что происходит у них на глазах. Ставя знак равенства между нынешним и тем, действительно суровым, временем, любители аналогий невольно девальвируют само понятие репрессии.
Между тем обыски в квартирах Алексея Навального, Ксении Собчак и других оппозиционеров действительно обозначают некое новое качество в отношениях власти и протестующих. Приравняв известную телеведущую к рядовому нацболу или правому/левому радикалу, правоохранители показали, что им теперь совсем не важно, кто перед ними и чьи телефонные номера есть в записной книжке. Былые заслуги не имеют значения, по телефонам звонить можно, но трубку никто не возьмет. Опасность перестала быть теоретической. Новая реальность складывается на наших глазах, пристегивать к этому исторические события – только сужать угол наблюдения.
Страсть к аналогиям свойственна и сторонникам Владимира Путина, еще зимой сравнивавшим столичную митинговую активность с февралем 1917 года. Цепочка проста: вот раскачаете лодку – тут же вам хаос, анархия, октябрь 1917-го со всеми вытекающими.
Логика понятна, но требует исключения из картины большей части пейзажа.
К моменту свержения Николай II находился на троне 23 года. Его способность управлять страной вызывала серьезные сомнения не только у тех, кто потом надел красные банты, но и у царского окружения и части императорской фамилии. Что и проявилось в полной мере в тот момент, когда Николай пытался найти верные части для подавления восстания в столице. К тому же четвертый год шла война, цели и задачи которой были неведомы большинству населения.
Имеет все это хоть какое-то отношение к России 2011–2012 годов? Разве что географическое. Владимир Путин располагает достаточным количеством ресурсов для контроля над ситуацией, а о расколе в его окружении пока говорить не приходится.
С историческими аналогиями следует проявлять осторожность. Слишком просто обозначить некое явление как «новое что-то» (1917-й, 1937-й, 1991-й и т. п.), а лидеров общественного мнения (с отрицательным или положительным знаком – в данном случае неважно) провозглашать «новыми кем-то» (Сталиным, Лениным, Ельциным и т. п.).
Подход экономит время и силы, но не дает ни единого шанса понять, что происходит на самом деле.
Побочный эффект – все более причудливые представления об отечественной истории. Которые, в свою очередь, снова используются, чтобы описывать текущие события. Что быстрее деформируется – вопрос отдельный.
