Перекресток четырех дорог

Не думаю, что в ближайшие пять лет, не исключая и 2008 год с его проблемой передачи президентской власти, наша страна окажется перед таким важным и определяющим выбором, как сейчас. Сделан он будет по итогам председательства России в формальном клубе ведущих индустриальных держав мира — «большой восьмерки», он же G8.

Уже в начале 2006 года по итогам газовой войны России и Украины можно было понять, как с председательством в G8 изменилось отношение к России. За исключением двух-трех комментариев высокопоставленных чиновников стран «восьмерки», которые теоретически можно было принять как свидетельство неуважения к России, все участие третьих стран в конфликте было подчеркнуто вежливым. У нас многие восприняли эту подчеркнутую корректность обобщенного Запада как проявление слабости перед лицом нового «стратегического оружия Кремля» — газового вентиля. Вряд ли это разумная трактовка. В газовой войне, готовившейся «Газпромом» как минимум за полгода до января 2006 года, страны ЕС, в первую очередь Германия, в меньшей степени Нидерланды, Бельгия, Франция и Греция, принимали не активное, но ощутимое участие. Скорее инициативы России готовы внимательно обсуждать, не беспокоясь о первом впечатлении о них.

С председательством в G8, которым мы обязаны в первую очередь Германии, уступившей России место в очередности руководства этим элитным клубом государств, российская власть получила возможность попытаться удовлетворить значительную часть своих амбиций во внешней политике. Но сделать это возможно, лишь определившись с приоритетами во внутренней политике, причем семи остальным странам G8, похоже, не так важно, какой выбор будет сделан. Эволюционируя из состояния 1999 года, не отличавшегося ни стабильностью, ни внятностью перспектив, Россия пришла к 2006 году, когда неопределенность в стране превращается в фактор мировой нестабильности. И риски эти слишком велики для ведущих экономик мира.

Роль, которую сейчас предлагают России, она получила недаром. Не оценивая никак достижения, напомним лишь, что именно в 1999–2005 годах РФ при деятельном участии администрации Владимира Путина и правительств, возглавляемых Михаилом Касьяновым и Михаилом Фрадковым, работала в десятках международных организаций и инициатив — от АСЕАН до ВТО, наладила достаточно конструктивное взаимодействие с Евросоюзом во всех областях от экономики до культуры, стала одним из столпов «антитеррористической коалиции». В той степени, пока внутриполитическая неопределенность в России позволяла это делать, все это делалось.

В 2006 году сохранять неопределенность вряд ли удастся: страна слишком близко подошла к невидимым границам, которые нужно либо переходить, либо фиксировать.

Например, технически в России все готово для того, чтобы к 2008–2009 годах отменить визовый режим с большинством стран ЕС. Однако это невозможно совмещать с приемом беженцев из России и с постоянными политизированными требованиями Генпрокуратуры выдать того или иного «пособника олигархов» к Великобритании. Невозможно развивать сотрудничество России и НАТО и одновременно читать в американских газетах статьи министра обороны Иванова, объясняющего, какое количество внешних врагов угрожает России. Наконец, невозможна ситуация, когда Россия участвует в контртеррористических коалициях и налаживает тесные дружеские отношения с КНДР. Необходимо выбирать, и возможность свободного выбора в сотрудничестве с G8 гораздо больше, чем в другом формате.

Четыре статуса в мировой системе власти, элементом которой является G8, на деле предполагают четыре возможных внутриполитических выбора. Это движение по пути, аналогичному пути Саудовской Аравии, Канады, Венесуэлы или Ирана, с внутрироссийскими поправками и особенностями. При всем богатстве выбора для России, вряд ли способной в ближайшие два десятилетия создать столь же диверсифицированную постиндустриальную экономику и достаточно обоснованно выбирающей для себя стратегию развития как ведущего поставщика сырья основным энергопотребляющим и сырьепотребляющим экономикам мира — США, ЕС и КНР, альтернатив практически не существует.

Ни одна из этих альтернатив не противоречит идее «суверенитета России» в понимании Кремля и российского общества. Тем сложнее этот выбор.

Выбор в пользу модели Саудовской Аравии на практике означает быстрый, в течение нескольких лет, переход к чисто авторитарной модели управления и политическими, и экономическими процессами в стране с быстрым ростом благосостояния элиты и, в меньшей степени, рядового населения. Ограничения этой модели — легкий изоляционизм, отказ от большего числа степеней свободы во внешней политике, структурный дисбаланс в экономике и депрессия несырьевых отраслей, резкий рост импорта, внутренняя напряженность, в том числе в межнациональных отношениях. При этом основные возможности развития на рынке получают компании стран--внешнеполитических партнеров, а национальный капитал внутри страны, как правило, эффективно работать не может. Плюсы модели — достаточно высокие доходы элиты и быстрый рост ее благосостояния, решение некоторой части социальных проблем для отдельных категорий граждан, например военнослужащих или работников образования, за счет сырьевых рентных доходов.

Вторая модель, иранская, — по сути, выбор в сторону чисто социалистической модели развития с сильным патриотическим компонентом. На практике это означает фактическое прекращение экономического роста, перераспределение большей части национального дохода через налоги и последующие госинвестиции. Из плюсов этой модели — высокая внутриполитическая стабильность, до определенной степени — развитие демократических институтов и гражданского общества, удовлетворение патриотических и националистических амбиций населения. Из минусов — осторожное отношение мирового рынка к экономическому сотрудничеству: по сути, это международная изоляция.

Третья модель — венесуэльская, наиболее ярко демонстрируемая президентом этой страны Уго Чавесом. На практике она означает весьма рискованную попытку вступить в борьбу за разрушение сложившегося мирового баланса сил в мировой экономике. Говорить о том, чего достигнет и чего не достигнет страна на этом пути, весьма проблематично: теоретически возможно создание «антиамериканского интернационала» среди недовольных США и Европой во всем мире, однако очевидно, что все попытки построения такого общества чреваты постоянными острыми внутренними конфликтами и почти нереализуемы через обычную для таких стран социалистическую экономику.

Наконец, выбор в пользу Канады (или, если хотите, Австралии) теоретически выглядит для России наиболее интересным. Однако он внешне наименее выгоден действующей властной элите и в минимальной степени удовлетворяет националистические амбиции общества. Минусы этой модели — опять же легкий изоляционизм (или просто провинциальность экономики), нелидерские позиции во внешней политике. Плюсы — высокая внутренняя стабильность и долгосрочное относительно высокое благосостояние населения.

Говорить о том, что семи из восьми стран G8 как-то принципиален выбор Россией модели развития, почти невозможно: вряд ли у Германии, Японии, США и Франции на этот счет есть единое мнение.

Очевидно, что всех устроит «канадский» и «саудовский» путь развития: практика сотрудничества с подобными государствами отработана до мелочей. Выбор «венесуэльского» или «иранского» пути развития также вряд ли кого-то огорчит: в этом случае Россия совершенно очевидным образом будет изолирована от мировой системы власти. Отметим, что «иранский» выбор означают практически мгновенный вывод России из системы мировых координат власти, а выбор «саудовского» пути — потерю большей части влияния на мировое сообщество. «Венесуэльский» выбор чреват ликвидацией российской экономики (а кроме того, требует вряд ли существующей во власти веры в мировую революцию). Наконец, «канадский» выбор, который реализуется сейчас в России параллельно с «саудовским», технически сложен, сопряжен с длительными реформами и, насколько можно судить, не слишком интересен власти. Отказаться от выбора, повторим, практически невозможно.

По сути, инициативы России как руководителя «восьмерки» в 2006 году и будут расцениваться всем остальным миром как подтверждение того или иного выбора.

При этом, скорее всего, второго срока председательства в G8 Россия в обозримой исторической перспективе, например, через восемь лет, иметь не будет: к этому времени влияние, сравнимое или превосходящее влияние страны, приобретут Китай, Индия, Австралия и, возможно, Бразилия.

Не делать ничего, выступая в G8 со слабыми и не отвечающими статусу страны инициативами и действиями, значит просто направить себя по умолчанию на «иранский» или «венесуэльский» путь.

Россия имеет все шансы стать не бывшей сверхдержавой, а одним из реальных мировых государств-лидеров; будет очень неприятно, если этот шанс будет просто не замечен.