После конца истории

«Конец истории», — радостно написал еще, казалось, совсем недавно Френсис Фукуяма, возвещая тем самым начало светлой и практически бесконечной эпохи демократии и либерализма. Несколько позже другой американец, Фарид Закария, ввел в оборот термин «нелиберальная демократия». Если совсем просто, то суть в том, что по-настоящему демократия начинает работать в обществе лишь после достижения им определенного уровня материального достатка.

Однако еще позже, когда англосаксонские политологи открыли для себя неведомый и малопонятный мир Востока, стали они все больше приходить к выводу, что и с достатком тоже все не так просто. Скажем, в странах Персидского залива достатка вполне всем хватает, а с демократией дело неважно. И именно оттуда (из Саудовской Аравии в особенности) при этом расползается по миру всякое идеологическое, средневекового замеса мракобесие, доктринальным совершенствованием которого занимаются люди отнюдь не бедные. Они же спонсируют этот идейный террористический прозелитизм по всему миру.

Также еще сравнительно недавно было модно долго и красочно живописать картины цветущих райских кущ на месте, где эти кущи вроде как и должны в первую очередь произрастать, на Ближнем Востоке. Живописать, как кущи эти, предварительно обнявшись и расцеловав друг дружку взасос, будут бок о бок возделывать евреи с арабами. Мол, достаточно лишь евреям перестать кидаться гранатами со слезоточивым газом, а арабам – взрывать себя посреди переполненного людьми рынка, осознав, сколь много взаимной материальной пользы они принесут друг другу, случись между ними вечный мир. Сейчас вспомнишь некоторые подобные конференции – боже, какая ж наивная то была глупость…

Точно так же еще совсем недавно на Западе стали модными очень весомые рассуждения о том, что, мол, 11 сентября и весь этот всемирный исламистский терроризм есть лишь следствие нищеты и бесправия так называемой арабской улицы. Достаточно лишь помочь, начать развивать экономику, образование, дать надежду на выход из нищеты, как все наладится. Особенно при этом почему-то упирали на всеобщие демократические выборы. Мол, демократия – штука настолько универсальная, что она не может ошибаться. Мол, народ не может ошибаться…
Потом что-то типа выборов прошло в Афганистане, вполне честные выборы прошли в Иране, потом менее честные в Ираке и совсем честные в Палестине. В первом случае – ладно, допустим, никто ничего не понял в совсем уж дикой стране. В Иране народ, вопреки логике внешних наблюдателей, выбрал человека, кажущегося внешнему миру наименее вменяемым. В Ираке демократические выборы поставили страну на грань гражданской войны (тогда как кровавый диктор и сатрап Саддам Хусейн держал весь исламизм под полным контролем, а несогласных травил десятками тысяч нервно-паралитическим газом). Она там разразится, похоже, даже раньше, чем успеют уйти американцы.

Когда после блистательной победы ХАМАС в Палестине я спросил одного высокопоставленного западного дипломата, а что, может, в этом случае все же следует признать, что иные народы могут ошибаться, он почему-то ничего мне на это не ответил. Хотя ответ, мне кажется, очевиден. Но он неприятен с точки зрения либеральной демократии.

Если бы такие же демократические вольности позволили себе нынешние правители Египта, Алжира, Марокко и многих других схожих по культуре стран, то, можно не сомневаться, там бы сегодня у власти были тоже исламисты. Как и в Пакистане с его ядерной бомбой.

И если тут какая есть связь с бедностью и нищетой, то весьма опосредованная. Потому что это все, знаете ли, идеи виноваты.

Идеи в головах людей – словно мутирующий вирус гриппа. Живут и развиваются какими-то волнами. Были времена, когда вдруг зародился коммунизм. Причем опять-таки в головах людей, отнюдь не обделенных материальными благами, они же принялись коммунизм распространять и за него бороться. Потом настало время идей либерализма. Однако в тот самый момент, когда ученый воскликнул: «Конец истории!», она, похоже, лишь начинается заново.

Не исключено, что мы являемся свидетелями, когда в спиралевидном соревновании идей свободы с идеями порядка порядок вновь начинает людям нравиться больше, чем свобода. Причем «нравиться» за счет свободы.

Я не думаю, что президент Путин перед тем, как отменить прямые выборы губернаторов, начитался на ночь Фукуямы или Закарии. Но я и тогда, в сентябре 2004-го, думал и сейчас продолжаю думать (хотя знаю, что такое мнение не сильно популярно в демократических кругах), что он был по большому счету прав. Могу добавить даже: увы, но прав.

Как, в сущности, единственным верным решением применительно к Чечне, для того чтобы обуздать незаконные бандформирования, является путь передачи всей полноты не ограниченной ничем, в том числе такими глупостями, как закон и конституция, власти одному законному бандформированию. Начальника его, героя России, все знают. Американцы, к слову, в Ираке кончат тем же, и то в лучшем случае.

Многие западные политологи сейчас пытаются выбраться из довольно неприятного тупика. Вроде как раньше было принято считать, что демократия хотя и плохой способ управления, но все другие просто еще хуже. Теперь выясняется, что это верно как минимум не во всех случаях. Раньше верили, что в демократических условиях будет крепнуть и развиваться гражданское общество, будто оно где-то спит в душе народа какой-то цветоносной плодовой почкой, и едва лучик народовластия озарит да пригреет ее, как расцветет оно, общество это гражданское, пышным цветом. Потом неприятным сюрпризом для многих оказывается, что такой почки у иных народов либо вовсе нет, ибо она пустоцвет либо вообще какой-то дурной сорняк. Теперь начинают говорить, что, мол, без гражданского общества, да еще определенного уровня благополучия, демократия ни фига не работает. Но вот вопрос – кто и как будет создавать гражданское общество, если его нет как нет, до демократии, в условиях авторитаризма и диктатуры? И как будет достигаться тот же материальный достаток – с упованием на просвещенный авторитаризм и больше ни на кого и ни на что?

Мне кажется, что все эти вопросы так или иначе объективно присутствуют и в России. И мне кажется, что нынешнее состояние российского общества и манеры поведения российской власти есть всего лишь отражение того, что ни у кого нет на все эти вопросы никаких ответов. Не более того.