Цивилизация
Я, честно говоря, думал, что такие истории в наше время уже невозможны: слишком уж велик размах бросающегося в глаза беспредела.
Но сначала мне со товарищи передали письмо, которое было направлено в одну уважаемую газету, а потом, в подтверждение реальности, появилась и сама автор этого письма — Гладышева Светлана Михайловна, проживающая в Москве, на улице Новочеремушкинская, в доме 59. И вот что она рассказала (некоторые имена в рассказе изменены).
В 2005 году оная гражданка имела счастье (или неосторожность) купить квартиру по адресу: г. Москва, ул. Новочеремушкинская, д. 59, кв. ХХХ. Зарегистрировала, как и положено, обзаведшись кипой бумаг, полностью удовлетворивших на тот момент регистрационные власти, договор купли-продажи в регистрационной службе и получила Свидетельство о государственной регистрации права…
Мать-одиночка въехала в недвижимость вместе с сыном 7 лет по имени Никита. Квартира эта у нее единственная, так что даже по просроченной ипотеке выселить ее оттуда было бы весьма проблематично. Но тут дело было не в ипотеке.
Спустя три года Светлана Михайловна случайно узнала, что с данной квартирой не все чисто. Предположительно, бывшие хозяева произвели мошеннические действия. Спросить их, в чем да как было дело, сегодня уже не представляется возможным: они, знаете ли, уже все умерли. Сначала умер некто гр. М, который, едва дом был построен (в 2004 году), получил означенную жилплощадь от щедрых московских властей, прописался в ней и стал носить гордое имя ответственного квартиросъемщика. Редкий ответственный московский квартиросъемщик, даже не достигший возраста, когда уже «бес в ребро», остается в столь гордом и небрежном одиночестве. М. — не исключение. Он встретил ее. Гражданку Е., родом из Калуги, где вскоре — не на небесах — и был заключен их брак.
Законная жена Е. не только въехала в квартиру к законному мужу М., но, как того требуют суровые, но справедливые российские законы, там прописалась, то бишь зарегистрировалась. Через три дня после прописки жены в квартире молодой муж и хозяин жилплощади — 39-летний М. — внезапно и трагически погибает. А именно выпадает с 15-го этажа из родной квартиры. Нелепое самоубийство вызывает подозрение у всех, кроме сотрудников московской милиции. Они, как говорится, и не такое видали, выпадением из окна их не проймешь. Криминала в самоубийстве М. московские милиционеры не находят. Вдова Е., несмотря на безутешное горе, сначала решает приватизировать квартиру через департамент жилищной политики и жилищного фонда г. Москвы на свое имя, а затем вдруг теряет всякий интерес к происходящему и выдает доверенности на сбор документов для оформления сделок по приватизации и по дальнейшей продаже квартиры. После чего квартира вдовой Е. по бумагам продается гражданину В.
Несчастная Гладышева купила квартиру уже у гражданина В., оформив все в законном порядке в Государственной регистрационной службе г. Москвы. Разумеется, на тот момент все собранные в изрядном количестве бумаги московских чиновников полностью удовлетворили. Надо сказать, что с точки зрения документов у Гладышевой вообще — полный порядок: все справки, свидетельства, регистрации пр. имеются в диктуемом российской бюрократией изобилии, включая даже те справки, которые гражданки Гладышевой непосредственно не касаются.
И что же? А то, что спустя три года женщину вызывают в суд, посредством которого все тот же всемогущий департамент жилищной политики жилищного фонда г. Москвы решил отнять «нехорошую квартиру». Отчего так вдруг? А потому как пришло, дескать, вдруг письмо ГУВД г. Москвы о том, что брак М. и Е. в городе Калуге, оказывается, не регистрировался. А на свидетельство о браке, заверенное нотариусом и фигурировавшее во всех сделках с квартирой, попросту начхать. Мало ли, мол, нотариусов? Да не меньше уж никак, чем случайно выпадающих с 15-го этажа молодых мужчин в полном расцвете сил. Да и что такое это жалкое свидетельство акта гражданского состояния из провинциальной Калуги против письма целого ГУВД Москвы! Именно на основании письма вдруг осознавших свою важную роль милиционеров департамент просит признать все сделки недействительными, а гражданку Гладышеву — выселить к чертовой матери вместе с ее отпрыском.
В данной истории совершенно непонятно, почему вдруг ГУВД спустя много лет вдруг отважился на акт эпистолярного жанра (кто его надоумил?) в отношении некоего акта гражданского состояния, заключенного в Калуге. И еще более непонятно, отчего это вдруг молодая (38 лет) калужская вдова Е. решила скоропостижно скончаться в этой самой Калуге, куда она и возвратилась после продажи «нехорошей квартиры». То есть она ну никак нынче не может дать никаких показаний относительно искренности своей любви к М.
И совсем уже непонятно, почему это во время судебного слушания дела к гражданке Гладышевой подошел некий человек Б., представившийся далеко не самым значимым сотрудником уважаемого московского департамента и испросивший ради знакомства 60 тыс. долларов, за которые обещал уладить все споры и вопросы (интересно, если малозначительный клерк оценивает себя в такую сумму, то какими суммами оперируют люди, представляющиеся более значимыми чиновниками?). Сделка на 60 тыс. «уев» была, еще раз подчеркну, предложена непосредственно в здании одного из московских судов, слушавшего дело. Чего уж там миндальничать, в самом-то деле, чего далеко ходить от храма правосудия!
Гладышева, тут надо честно признать, в этот ответственный момент проявила крайнюю гражданскую свою несознательность. Вместо того чтобы пойти навстречу малозначимому клерку, назвавшемуся представителем московской власти, войти в его, скромного клерка, положение и покориться обстоятельствам запутанной бюрократической рутины, она решила проявить ненужную строптивость и обратилась в УБЭП, то есть к милиционерам, уже сыгравшим в ее судьбе неоднозначную роль, но на сей раз к другим. При этом она легкомысленно, как подтвердит вам любой бывалый москвич, пренебрегла предостережениями представившегося сотрудником департамента гр. Б., который ее совершенно честно предупреждал: если упрямая и своенравная Гладышева не даст денег, то их охотно дадут другие очередники-охотники на муниципальное жилье, а департаменту все равно, кто платит, и он, то есть всемогущий департамент, в суде сделает все, чтобы Гладышева с ее отпрыском проиграли дело, на чьей бы стороне ни был закон. То есть, проще говоря, против ветра плевать не надо, чему Светлана Михайловна наивно не поверила.
Вмешательство крутых парней из УБЭП (у них своя статистика и логика жизни) внесло свежую струю в данный сюжет, но не до конца переломило ход зловещих обстоятельств. Злосчастный клерк Б. был арестован при получении взятки прямо около департамента, а гражданка Гладышева была одним из московских судов (видимо, с перепугу) признана добросовестным покупателем. В отведенный законом срок — а он у нас в стране 10 дней — никаких кассационных жалоб не поступало. Казалось бы, добросовестный покупатель мог бы радоваться.
Но наивная (и, как мы помним, строптивая) Гладышева радовалась рано! Ее строптивость ей не простили, и она таки вышла ей боком.
На суде клерк Б., разговоры которого с Гладышевой (вот же штучка!) были записаны на диктофон, всю вину благоразумно взял на себя, хотя в упомянутых разговорах называл много имен руководителей департамента, с которыми ему предстоит поделиться полученными от Гладышевой деньгами. Б. был осужден на 5 лет, приговор вступил в законную силу. То есть он натурально сел.
Это было лишь одно выигранное сражение, но война продолжалась.
Осужденный Б. — очевидно, в знак признательности со стороны защищаемой им корпорации — получил после осуждения муниципальное жилье как в нем крайне нуждающийся. Судебное решение было обжаловано не через положенные 10 дней, а через 4 месяца, причем судьей, который (таковы милые московские нравы, по-своему трактующие независимость судебной власти) сам был в очереди на получение жилья от города, а после оглашения решения об обжаловании уволился на всякий случай. Дело снова в суде, уже в другом, женщину, решившуюся плевать против господствующей в данной местности розы ветров, снова грозятся выселить.
И на сей раз люди из департамента вполне уверены в своей неминуемой победе, а сын гражданки Гладышевой все время досаждает ей вопросами типа: «Мама, мы скоро будем жить на помойке?»
Не думаю, правда, что дело так уж дойдет до помойки, но все же зыбкость положения в нашей стране так называемого добросовестного приобретателя (разновидность добропорядочного законопослушного гражданина) сильно настораживает.
Недавно я встречался с одним очень большим руководителем, и он, когда речь вдруг зашла о том, отчего ж у нас в стране такое вокруг бесправие, заметил, что люди наши не привыкли защищать свои права, что, едва случись с ними какие правовые неприятности, они пишут либо в газеты (ну или другие СМИ), либо сразу президенту. Согласен, не привыкли. Вот постепенно привыкают. Но идет как-то трудно.
Светлана Гладышева уже написала в газету, но еще не написала президенту, решив покамест сходить в суд. Но вот только я тогда, к сожалению, не смог спросить у большого руководителя, стоит ли у нас ходить в суд, если ты понимаешь, что идешь против системы. В этом плане я удивлен ее настойчивостью, основанной на вере в свою правоту и добросовестность поведения. Не менее того я удивлен и степенью противостоящего ей беспредела. Честно говоря, я все же думал, что в подобных откровенных формах он уже не встречается в гламурной лужковской Москве и оттого кажется неким досадным недоразумением.
Или же я ошибаюсь, и это никакое не досадное недоразумение, а совершеннейше банальная норма — в том числе лужковской гламурной Москвы?
