Почему «те», неизвестно. Может быть, подразумевалось «те самые». Сессии проходили в Петергофе, Летнем саду, Эрмитаже, Архангельском – иначе говоря, в местах весьма посещаемых и туристически сакраментальных. Так что одна из очевидных задач фотографа – избежать всяких признаков топографической узнаваемости. Ну и попутно изъять у статуй любую сюжетную основу, чтобы нельзя было с определенностью, на манер экскурсовода, произнести: «А здесь мы видим скульптурную группу, символизирующую известный миф о том-то и том-то».
На карточках у Елены Цихон – интимная жизнь классических персонажей, лишенная аллегорического содержания и парадного представительства.
Иногда это игривые фрагменты, на которых мрамор достигает эффекта телесности (особенно там, где съемка черно-белая), и тогда невинные позы героев мифологического репертуара приобретают почти порнографическую подоплеку. Иногда это непривычные ракурсы, и в этих случаях кадры начинают напоминать репортаж. А временами возникают композиции, характерные для психологического портрета, и тогда вместо какого-нибудь бесчувственного Актеона видится голова нашего современника, озабоченного вопросами экзистенции и проблемами с однокурсницами.В общем, за счет выразительных средств происходит очеловечивание статуй, игра в Пигмалиона и Галатею. Игра относительно модная, с правилами от Мэпплторпа. Хотя в предложенном методе можно отыскать истоки и более кондовые. Возьмите любой фотоальбом, посвященный знаменитым дворцам и паркам, и среди четких репрезентативных снимков вы обязательно обнаружите такую вот фрагментарную лирику –
и со снегом на голове, и с воодушевлением в каменном взоре, и с плотскими поползновениями шаловливых мраморных ручонок.
Такого рода альбомные перебивки, не позволяющие читателю заснуть при чтении комментариев, у Елены Цихон взяты за программную эстетику. Получается нескучно и неглупо, но одновременно и ни о чем. Осознавая, от чего автор пытается уйти, совершенно не понимаешь, куда он движется. Все-таки визуальная пресыщенность, будучи стимулом для разного рода экспериментов, не задает никаких ясных целей. В пределе все заканчивается вариациями гламура…А через двор от главного здания МУАРа, в Аптекарском приказе, одновременно открывалась другая выставка, название которой даже боязно произнести. Итак, слушайте: «Выставка знаков и логотипов Специального художественно-конструкторского бюро Легпрома под руководством Михаила Шварцмана». Отойдя от первоначального шока, обратите внимание на имя Шварцмана – это ключ для посвященных. Он был гуру московского андерграунда, мистиком и демиургом, оппонентом концептуалистов и по совместительству руководителем дизайнерского бюро. За разработкой товарных знаков для Челябинского ПШО «Силуэт» или Уфимской валяльно-войлочной фабрики в 60-е – 70-е годы высились мировоззренческие горы.
Михаил Матвеевич рассматривал создание «иератического тавра», если пользоваться его терминологией, сквозь призму всей культуры человечества, которую он надеялся вернуть к утерянным истокам.
Ученики и коллеги по дизайнерскому бюро относились к своей работе как к миссии – тут уж не до смеха, даже если речь о Большемурашкинской швейной фабрике (клянусь, была такая в реальности). В принципе, это отдельная глава в истории не столько даже графического дизайна, сколько искусства в целом. Маленькая выставка в Аптекарском приказе – лишь напоминание. В том числе и об изобразительном принципе, не позволяющем и пальцем шевельнуть без космических предпосылок. Это очень связывает, конечно, но и вдохновляет.Елена Цихон. «Те». В анфиладе Музея архитектуры (Воздвиженка, 5/25) до 25 февраля. Михаил Шварцман. Товарные знаки СХКБ Легпрома. Школа, метод, характеры. В Аптекарском приказе Музея архитектуры до 14 февраля.
18 ЯНВАРЯ 15:03
