Цивилизация
К хану Тинибеку (Андрей Панин) на карачках ползут латинские послы-монахи — поинтересоваться его военными планами. У хана Тинибека празднества: мясо хватают жадно руками, музыкантов слушают искусных, со свечей пламя саблей сбивают. Обиженный отказом гостей угоститься из рук его мясом хан Тинибек вспоминает, как брат его любимый Джанибек (Иннокентий Дакаяров) откусил кусок от живого барана. Минуту спустя удачно пошутившему хану Тинибеку любимый брат Джанибек накинет на шею нитку бус и удавит. «Хрящиком подавился», — отчитается перед матерью Тайдулой (Роза Хайруллина) младший сын перед тем, как просить благословения на ханство. Когда же мать ослепнет, перепробует всех колдунов, от местных до индийских, и пошлет гонцов к московскому князю Ивану (Виталий Хаев) с ультиматумом: либо митрополит Алексий (Максим Суханов) приезжает в Орду и совершает чудо исцеления, либо Джанибек сжигает Москву.
Тема чуда и испытаний как вероятной основы русской идеи занимает сценариста Юрия Арабова давно. Может быть, даже всегда занимала, но в последнее время как-то совсем главной стала. Сначала Кирилл Серебренников снял «Юрьев день» про то, как оперная певица теряет сына где-то среди снегов и церквей в Юрьеве-Польском и в ожидании его возвращения посреди провинциальных русских ужасов обретает себя в вере. Затем Александр Прошкин снял «Чудо» про то, как на фоне подступающей хрущевской «оттепели» советская девушка застыла в танце с иконой в руках.
Теперь вот и сын Александра Прошкина Андрей поставил арабовскую историю — в «Орде» (организация запрещена в России) от Алексия ждут чуда на заказ, а он единственный понимает, что чудеса не дело рук человеческих и логика их не так проста.
Впрочем святителю ничего не остается, кроме как уповать на то, что Бог не оставит не столько его, сколько Москву и тех, кто в его заступничестве нуждается.
Бог, конечно, оказывается не так прост, и Алексию предстоят и искушение, и страстной путь, и искупление собственных и чужих грехов.
Чужих, потому что Москва православная в лицах князя и юного помощника митрополита Федьки (Александр Яценко) не ближе к Богу, чем исламизированная Орда. И там, и там люди живут в язычестве. Князь в полушутку говорит, что если Бог не поможет, то о помощи придется просить Перуна. Федька в тяжелую минуту на чужой земле мешает в одно заклинание о спасении православную молитву и «Алла-ху акбар». Хан в попытках исцелить мать обращается к магии — ее носителем он считает в том числе и московского митрополита, которого в глаза и за глаза называет «колдуном».
Поддавшись в какой-то момент давлению всеобщих ожиданий, Алексий почти языческим образом пытается воспроизвести рецептуру чуда из Священного писания — разумеется, тщетно.
Прошкин-младший качественно экранизирует, а артисты хорошо играют историю про столкновение миров, неисповедимость путей и личный выбор. А с фактурой работает так, что хочется об истории и вовсе забыть, потому что и про столкновение миров, и про неисповедимость путей бывает сложнее и интереснее. И уж тем более про личный выбор.
Зато не придраться к воссозданию облика и жизни Сарая, столицы Орды, которую позднее Тамерлан сравнял с землей так, что до сих пор ученые толком не поймут, ни где именно город стоял, ни каким был.
Город здесь — это не просто декорации. Он высится над рекой библейским Вавилоном, обреченным на погибель, и растлевает кочевников в недрах дворцов забавами диковинными. Недаром суровая Тайдула сама живет посреди степи, в шатре, и пытается напомнить сыну о том, что предок их Чингисхан городов не строил.
Но то судьба старого мира, а новый толком еще не сформировался. И только ханский гонец Тимер (Федот Львов) понимает, отчего русский старик пускается путем страданий, когда тому кажется, что Бог отвернулся от него. А близость того или иного героя к постижению божественного промысла определяется по ответу «не знаю» на вопрос о том, в чем он состоит. Увы, торжествующая в картине логика искупляющего страдания пусть и устроена несколько сложнее, чем языческая логика обмена услуг на дары, но также остается слишком человеческой.
