Цивилизация
В галерее «Манеж» проходит довольно неожиданная выставка. Это выставка покойного художника, известного иллюстратора детских книг Евгения Монина. Кажется, это первая персональная выставка этого автора. Те, кто, следуя совету Мандельштама «только детские книги читать», читал продукцию издательств «Детгиз» и «Малыш», безошибочно узнают его манеру. Евгений Монин придумал целую сказочную страну, которая для каждого русского интеллигента пленительна и ностальгична. Потому что все мы в детстве читали не нравоучительные сказки Льва Николаевича Толстого, а что-нибудь про чужие, волшебные, неведомые страны — что-нибудь типа «Тиль Уленшпигель» или «Серебряные коньки». Именно такую страну, именно такую землю всю жизнь рисовал Монин. Какую-то загадочную «Ландию» — причем все равно, была ли это Голландия или Лапландия. Потому что так или иначе это были мечты и фантазии.
Понятно, что с такой ностальгией по прочитанным в детстве и полузабытым детским книжкам он и должен был стать художником детским. Но весь фокус в том, что на выставке в Манеже почти нет детских иллюстраций, которые сделали его таким известным. Все эти картинки, выполненные именно в манере детской графики, без применения холста, мольберта, и даже подрамника, на самом деле взрослые. Это вовсе не иллюстрации к детским книжкам. Это иллюстрации к воспоминаниям детства. Самая напрашивающаяся аналогия — Марк Шагал. Но, когда рассматриваешь рисунки Монина, не захочешь искать никаких аналогий. На этих листах рисовал человек, позволивший себе оставаться самим собой, то есть свободным. Это потаенный мир. Не для постороннего глаза. В лучшем случае это можно показывать только человеку, чувствующему и фантазирующему родственно с тобой. Теперь самое важное: это неизбывное детское любопытство помогает открыть в самых обыденных вещах потаенный смысл. Карандаш в руке или акварельная кисточка становятся незаменимым инструментом. Отчего-то припомнилось полотно Фалька, изображавшее красное покрывало, лежащее на тесно сдвинутых креслах. Художник как бы играл с нами. Он мысленно призывал заглянуть под это покрывало и самим дофантазировать, какова была обивка этих кресел и кто на них когда-то сидел.
Многие большие художники начинали с иллюстраций детских книг. Тому есть самое поверхностное, житейское объяснение. Свои «серьезные» работы они в те глухие годы строгой цензуры не могли ни открыто продавать, ни открыто выставлять. А ремесло детского рисовальщика давало неплохой заработок и оставляло время для тех занятий, которые они считали главными. Так начинали сегодня всемирно известные русские художники Эрик Булатов и Илья Кабаков. И здесь очень важный момент: легко подумать, что их вынужденный, наемный труд на ниве детского иллюстраторства только отвлекал их от основной стези. На самом деле все было иначе. Недаром наш мудрый народ любит повторять, что «нет худа без добра». Потому что, как говорил великий пролетарский писатель Горький, «для детей надо писать так же, как для взрослых, только лучше».
Оказалось, что этот якобы подневольный, поденный труд дал этим художникам возможность пройти замечательную школу.
Согласитесь, художник, который никогда не рисовал для детей, в здравом уме и твердой памяти не нарисует на своей картине людей с детьми и собаками, гуляющих вниз головой. Именно «вниз головой» они и научились работать. Подобно тому, как в свое время обэриуты научились неслыханной свободе, когда писали свои детские стишки, так и художники, которые прошли школу оформления книг для детей, вольно или невольно обрели свободу, которую никогда не даст академическая выучка. Только ребенку или художнику, который долго работал для детей, придет в голову у дверей своей мастерской оставить забытую дворником совковую лопату и не полениться снабдить ее надписью: «Совковая лопата». Дерево, железо. Год 19...» — подобный экспонат стоял перед дверью мастерской Ильи Кабакова на Сретенском бульваре. Многими годами позже критики назовут это московским концептуализмом.
Именно это умение воспринять простое изделие как произведение роднило московский авангард 70-х годов прошлого века с американским поп-артом.
С одной только разницей — поп-арт в Америке родился из переизбытка вещей. Русский авангард — от их катастрофической нехватки.
Второе положение вещей оказалось продуктивнее: недаром американцы могли завидовать русской страсти к «сапогам». Русские умели восхищаться вещами как таковыми. И дефицит вещей в магазине лишь парадоксальным образом помог им в этом. Когда Оскар Рабин выставил в конце 70-х в павильоне «Пчеловодство» на ВДНХ картину «Рубашка», изображавшую женскую ночную сорочку, сушившуюся на веревке, для русского глаза это был прорыв к свободе. Нужно было преодолеть тяжелейшую историю для того, чтобы заново научиться любоваться самыми простыми вещами.
~ Боюсь, что у следующих поколений, выросших в относительном достатке и привычке к обилию всяких нужных и ненужных предметов, уже никогда не родится этот священный трепет при созерцании вещного мира. Банальная мысль о том, что художнику полезно побывать в нищете, в данном случае обретает конкретный смысл. Кабаков имеет этот опыт, как имел его и Евгений Монин. Тем же американцам впору позавидовать нам. Их женщинам никогда не придет в голову штопать колготки. Точно так же, как любая иностранная страна не может им казаться столь волшебной, как для русского человека, который многие годы мог только мечтать о заграничном паспорте. Согласитесь, это стимулировало фантазию.
Воспоминания о выставке в Манеже далеко нас увели. Но на самом деле, не подумав обо всем этом, мы не сможем проникнуться той нежностью, которой пропитаны рисунки Евгения Монина. Галерея «Манеж» очень удачно расположена. Выйдя из нее, можно пройти по Александровскому саду, а заодно лишний раз посмотреть на стены Кремля и вспомнить, что он тоже много раз отстроен заново.
