Цивилизация
— Сергей Александрович, 30 лет назад указом Бориса Ельцина было создано Российское космическое агентство. Несмотря на экономические трудности конца 80-х, в период перестройки в СССР был начат ряд масштабных космических программ – запуск станции «Мир», «Фобосов», программы «Буран»… Согласны ли вы с мнением, что на таких программах, как «Буран», СССР надорвался?
— Я не экономист, но считаю, что это недалеко от истины. С одной стороны, «Энергия»-«Буран» был великой научно-технической программой. Колоссальный носитель с двигателями РД-170, на основе которых потом сделали коммерческий продукт – двухкамерные РД-180, по сути двигатели XXI века. Сам корабль, великолепный воздушно-космический беспилотник, который в единственном полете показал себя замечательно. С другой стороны, эта программа не имела никаких задач, поэтому остановилась и действительно легла тяжелым бременем на бюджет, и в этом утверждении есть большая доля истины.
Сергей Жуков
Фото из личного архива— С какими проблемами ко времени развала Союза подошла советская космическая отрасль?
— Космонавтика выросла на базе военно-политического противостояния как побочный продукт гонки вооружений. Поэтому в период перестройки она оставалась отраслью, руководимой сверху, без научного подхода к стратегическому планированию ее развития. Это привело к таким просчетам, как программа «Энергия»-«Буран».
— Какой орган власти к концу СССР управлял космонавтикой?
— Военно-промышленная комиссия. Она координировала космическую деятельность. 14 министерств. В СССР не было единого органа управления космонавтикой, единой государственной концепции космической деятельности. Так, Министерство общего машиностроения занималось не только космонавтикой, но и много чем еще, с другой стороны, ею занималось Министерство обороны, Минавиапром и еще несколько министерств и ведомств. Чрезмерная закрытость отрасли лишала ее поддержки общества.
— В каких технологиях было заметно техническое отставание от США?
— Безусловно, мы были впереди в технологиях длительных пилотируемых полетов на орбитальных станциях. Это привело к тому, что американцы стали летать с нами и пошли на создание МКС, отказавшись от проекта собственной станции «Фридом».
У нас был приоритет в создании ЖРД (жидкостных ракетных двигателей — прим. ред.), прежде всего, в тяжелом классе. У нас были приоритетные знания в области космической медицины и еще в ряде областей. Работы по созданию космического челнока, проводимые в Минавиапроме, привели к аэродинамически совершенным моделям серии «Бор», опередившим свое время, и к надежной углерод-углеродной теплозащите. Этот список можно продолжать.
— Как жила отрасль накануне Беловежской пущи, как шло финансирование предприятий?
— В 89-м, 90-м, 91-м году это еще была союзная система. Минобщемаш, Минавиапром, Минобороны финансировали предприятия. Разрыв наступил после ратификации Беловежских соглашений. Вот только один, но выразительный пример: зимой 91-92 годов около 2 тыс. сотрудников Минобщемаша СССР ходили на работу на Миусскую площадь. Но министерство уже не существовало. Тогда руководителям отрасли — Олегу Шишкину и Юрию Коптеву — удалось создать корпорацию Рособщемаш. Уж не знаю, какие у нее были источники финансирования, но сотрудники получали зарплату там. Многие из них несколькими месяцами спустя составят кадровый костяк Российского космического агентства.
— Когда появилась идея его создания?
— Об этом говорили многие... Вообще реформа назревала. Военные интеллектуалы из Управления начальника космических средств МО СССР весной и летом 1991 года писали (за подписью командующего генерала В.Л. Иванова) письма Горбачеву. Начальник одной из служб этого управления, полковник Вячеслав Безбородов, был приглашен в Архангельское и там разрабатывал соответствующие предложения по созданию КАСС — космического агентства Советского Союза. Но все же именно мы, члены Московского космического клуба (МКК), предложили наиболее полную и соответствующую времени концепцию реформы отрасли.
— Почему о срочной реформе отрасли, столь закрытой, военной, впервые заговорили не чиновники, а по сути энтузиасты – МКК?
— Немного истории... В 1988 году был объявлен всесоюзный конкурс на полет в космос среди журналистов, где я оказался одним из 40 победителей творческого этапа и участником медицинского отбора. Вокруг газеты «Правда» начинает клубиться группа специалистов из космической промышленности, академии наук, вузов и СМИ.
В 1990 году в зале коллегии газеты было проведено учредительное собрание космического клуба. Нас было около 60 человек, возникла критическая масса. К этому времени каждую неделю в газете «Правда» стали проходить неформальные встречи специалистов, и сама собой возникла идея написания космической доктрины СССР. Вначале мы, как и наши военные коллеги, ориентировались на создание союзного ведомства. Но уже шел Ново-огаревский процесс.
К лету 1991 года нам стало ясно, что Союз, скорее всего, превратится в некую мягкую федерацию. Поэтому мы предложили создать в России как основном держателе активов отечественной космонавтики аналог NASA, а на союзном уровне — аналог Европейского космического агентства.
Нам, людям поколения 35-40 летних, удалось угадать тренд и найти правильную «точку входа», которой оказалось правительство РСФСР.
Вице-премьер Михаил Малей поддержал создание рабочей группы при правительстве России по космонавтике еще в начале августа 1991 года, а через неделю грянул путч. 11 сентября Нурсултан Назарбаев создал космическое агентство Казахстана, и 18 сентября Малей уже своим документальным решением создал рабочую группу, где я стал замруководителя.
— Как относились к реформированию отрасли Академия наук и ученые?
— Совет по космосу при Академии наук СССР в те горячие месяцы участвовал неактивно. Гораздо активнее были военные и промышленники.
— Как состоялось подписание указа 25 февраля?
— История эта оказалась не без аппаратных поворотов. С одной стороны, концепция рабочей группы Малея (позднее М.Д. Малея – А.Н. Адрова), подготовленная и широко разосланная в октябре-ноябре 1991 года, побеждала. Она была более полной, чем вариант военных и минобщемашевцев, которые и сотрудничали с нами и носили свои бумаги в правительство. С другой, в январе 1992 года Юрий Николаевич Коптев создал параллельную комиссию по руководством Егора Гайдара, в которую вошло много генералов и руководителей предприятий. По представительству она была больше нашей в десятки раз. Но идея гражданского агентства со своей госпрограммой была уже всеми принята.
Совещание, определившее судьбу отрасли на многие годы вперед, состоялось у президента России Бориса Николаевича Ельцина 18 февраля. На рассмотрении правительства был пакет документов, в основе которого лежали наши разработки. Президент об этом знал, потому что наш коллега, депутат Мособлсовета Юрий Локтионов через супругу президента Наину Иосифовну передал наш пакет Борису Николаевичу. Второй раз супруга президента сыграла аналогичную роль через полтора года, когда передала Ельцину законопроект о космической деятельности. Это был, если не ошибаюсь, последний закон Хасбулатовского Верховного совета, который подписал Ельцин.
Итак, 18 февраля на заседании у Ельцина принимается принципиальное решение о создании космического агентства. А дальше Анатолий Корабельщиков, помощник Ельцина, приглашает моих коллег Постышева и Моисеева, как основных авторов концепции реформы, на Старую площадь, дает им проект указа и говорит – «Правьте». Они вносят туда несколько важных поправок, и 24 февраля указ идет на подписание и публикуется 25 февраля.
— Какое, по-вашему мнению, у Ельцина было отношение к космосу?
— Думаю, у Ельцина было заинтересованное отношение к космосу, он обладал способностью быстро схватывать материал, хотя иногда в силу занятости и поддерживал противоречившие друг другу решения. Локтионов был с ним знаком, так как в годы опалы организовал ему как-то поездку в Звездный городок. Ельцин понимал, что агентство нужно, — это новая ступень развития; что космонавтикой и международным сотрудничеством заниматься надо серьезно.
— Какой эффект принесло создание агентства?
— Уже в 1992 году было получено контрактов на $20 млн от внешнеэкономической деятельности, сгенерированных созданным агентством. А дальше эта деятельность стала экспоненциально нарастать. Важно, что космонавтика осталась отдельной отраслью, в то время как семь из девяти бывших оборонных министерств были соединены во вновь образованный Минпром России. Эта самоорганизация отрасли, как писал в своей книге «Ракеты и люди» академик Борис Черток, спасла ее от угрозы распада и «прихватизации». Сначала в подчинении РКА было четыре предприятия. Через некоторое время подчиненных предприятий становится 38, потом – 108.
Российское космическое агентство, надо отдать должное ее руководителю Юрию Николаевичу Коптеву, быстро собрало под собой всю промышленность, получило финансирование, статус, и отрасль в тот момент была сохранена. Другое дело, что денег было недостаточно и они размазывались тонким слоем. Можно покритиковать коллег, что не были выделены приоритеты, но работали они героически и сохранили отрасль в самые трудные годы переходного периода.
Ходила байка, что бывший министр Сергей Афанасьев, говорил Коптеву: «Юра, удержи отрасль». И в общем, он ее удержал.
— Как складывались отношения с Казахстаном, где остался Байконур, с Украиной, Белоруссией, где оставались космические предприятия?
— Действительно, на Украине остался «Южмаш», Центр дальней космической связи в Евпатории, харьковский завод «ХАРТРОН», в Казахстане – Байконур, в Минске – электронная промышленность, центры наблюдения в горах Узбекистана. После Беловежского соглашения наши космические начальники договорились в Алма-Ате на встрече глав государств СНГ подписать соглашение со странами СНГ по космосу. И дальше включилась в работу наша группа.
Мы полетели с представителями республик в Минск на второе совещание, которое состоялось 30 декабря. Ночью готовили и утрясали соглашение. Напечатали текст на каком-то старом принтере... В итоге 9 из 11 стран, кроме Украины и Молдовы, соглашение подписали.
Но позже и Украина подключилась — «Южмаш» заработал. Они продолжали с нами сотрудничество по целому ряду аспектов, включая запуски конверсионных ракет Р-36 «Сатана». Вместе делали «Морской старт» и ряд других проектов.
— Следующее важное достижение – принятие закона о космической деятельности. Как его принимали?
— Он носил рамочный характер, в нем были определены самые главные параметры. Работа над ним началась сразу после создания РКА – в марте 1992 года. Его согласовали со всеми 89 субъектами федерации. Законопроект разрабатывался по договору между Верховным советом и МКК, договор подписали вице-спикер Сергей Филатов и ваш покорный слуга. В нем, например, был прописан запрет на испытание в космосе оружия. Закон говорил, в частности, о лицензировании отдельных видов космической деятельности.