«ДЕФИЦИТ В СССР – КАК ЭТО БЫЛО»
© ГАЗЕТА.РУ И РАМБЛЕР ИНФОГРАФИКА, 2015
ЧАСТЬ 4
ВКУС СПЕЦИФИЧЕСКИЙ
Как оценивали дефицит «деятели культуры»

В советской популярной культуре и кино дефицит был обязательной приметой современного быта — однако почти всегда изображался комедийно или в крайнем случае сатирически. «Газета.Ru» вспоминает, кого вдохновляла тема нехватки вещей, к концу 80-х ставшая настоящим кошмаром для советских людей.

Искусство не могло пройти мимо дефицита как явления, которое сопровождало советскую власть с первых лет ее существования и — по одной из версий — стало причиной распада СССР. Правда, совсем вольготно дефицит мог чувствовать себя в сатирико-юмористическом жанре, в серьезные произведения проникая редко: метод соцреализма подразумевал, что герои не будут слишком уж сильно поглощены бытовыми неурядицами.


Например, дефицит появляется — просто как штрих, примета времени — в «Двенадцати стульях» и «Золотом теленке» Ильфа и Петрова и в рассказах Зощенко. Там это символ неизжитого мещанства, тяжкое наследство царской империи, которое в будущем обязательно исчезнет.

Не исчезло.

Война отодвинула дефицит не на второй даже план, а на десятый или сотый — слишком великой была трагедия всей страны, слишком велики потери, чтобы думать еще и о том, есть в продаже детские коляски и сколько сортов колбасы продается в магазине (и продается ли вообще). Ну а свободное место занимали «Кубанские казаки» Ивана Пырьева, где всего было в достатке и где царил безоблачный оптимизм. Игравший одну из ролей Юрий Любимов вспоминал, как между дублями на съемках в провинции к нему подошла старушка и спросила: «Милок! Из какой жизни снимаете-то? Что за сказочка?»

Дефицит же окончательно перекочевал в раздел «сатира» — само явление никто не знал, как изжить, классовая борьба зашла в тупик, и только на концерте Аркадия Райкина (билеты на который тоже были дефицитом) звучало с неистребимым южным акцентом:

Кадр из монолога «Дефицит»
Автор: Михаил Жванецкий
Исполняет Аркадий Райкин
1974 год

«Ты приходишь ко мне, я через завсклада, через директора магазина, через товароведа, через заднее крыльцо достал дефицит! Слушай, ни у кого нет — у меня есть!
Ты попробовал — речи лишился! Вкус специфический!»


Михаил Жванецкий придумал для Карцева и Ильченко замечательную сценку «Склад», а Владимир Высоцкий описал приключения провинциала в «Березке» в песне «Поездка в город» («Я самый непьющий из всех мужиков») — она была основана на впечатлении, которое произвела торговая Москва на отца актера Валерия Золотухина.

Кадр из пьески «Склад»
Автор: Михаил Жванецкий
Исполняют Роман Карцев и Виктор Ильченко
1978 год



ДЕФИЦИТ, ВОЗМОЖНО, ТАК И ОСТАЛСЯ БЫ УДЕЛОМ МАСТЕРОВ РАЗГОВОРНОГО ЖАНРА И ЖУРНАЛА «КРОКОДИЛ», ЕСЛИ БЫ ЗА ДЕЛО НЕ ВЗЯЛОСЬ САМОЕ МАССОВОЕ ИЗ ИСКУССТВ.

В 1965 году вышла комедия Леонида Гайдая «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика» с бессмертной фразой «все уже украдено до нас», на следующий год — фильм Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля», в котором современный Робин Гуд, страховой агент Деточкин (в исполнении Иннокентия Смоктуновского) ворует машины у богатых жуликов, продает их другим богатым жуликам, а всю выручку отдает детским домам. В картине Рязанова дефицит вылез во всей красе — государство в то время всеми силами пыталось обеспечить население личными автомобилями и не преуспевало, ну а импортную технику можно было только «достать» через знакомых. Например, через условного Диму Семицветова, которому повезло работать в соответствующем отделе госмагазина.
Много лет эти режиссеры вдвоем и продолжали тему мрачного советского настоящего, словно только им и было можно.

Правда, у Гайдая благородная бедность советского быта на первый план не выходила — ни в «Кавказской пленнице», ни в «Бриллиантовой руке». «Иван Васильевич меняет профессию» ценен совсем не сценой, где несчастный Шурик обегает полгорода в бесплодных попытках купить радиодетали и в конце вынужден обратиться к услугам «жучка»-спекулянта, да и поздняя комедия Гайдая «Частный детектив, или Операция „Кооперация“» осталась в памяти совсем не обличением фарцовщиков, коррупционеров и издевками над самогонщиками, которые активизировались вместе с горбачевским сухим законом. Это просто такие приметы времени — того нет, этого, но люди как-то с этим смирились и продолжают изобретать, любить и просто жить.

Кадр из фильма «Операция “Ы” и другие приключения Шурика»
Режиссёр: Леонид Гайдай
1965 год

Рязанов от коллеги не отставал. В «Иронии судьбы, или С легким паром!», правда, дефицит тоже шел как бы фоном, но уже в «Служебном романе» его герои с вожделением смотрят на заграничные товары, бегают по магазинам в надежде что-либо достать и примеряют принесенные коллегой сапоги. А в «Гараже» Рязанов и вовсе выставил целый научный коллектив банкой пауков, готовых изничтожить ближнего ради места для своей машины.

Конечно, о том, что творилось в потребительской сфере жизни советского человека, говорили не только Рязанов и Гайдай — практически любое кино о современности так или иначе касалось бытовых неурядиц. Но во главу угла дефицит попадал не настолько часто — бог знает, по идеологическим соображениям это случалось или таков был своеобразный «Кодекс Хейса», втайне принятый советскими кинематографистами. Иногда, правда, прорывалось — но в основном только в сатирических или комедийных фильмах.

В фильме 1976 года «Ты — мне, я — тебе!» Леонид Куравлев сыграл сразу двух персонажей — провинциального инспектора Рыбнадзора, насквозь положительного борца с браконьерами, и его брата-близнеца, беспринципного банщика из Москвы, вполне неплохо устроившегося в жизни.

По сюжету банщик вынужден заменить своего заболевшего брата, увидеть, как варварски уничтожается природа, — и поверить в те принципы, которые дороги честному инспектору.

Кадр из фильма «Блондинка за углом»
Режиссёр: Владимир Бортко
1984 год

В «Блондинке за углом» герой Андрея Миронова, бывший астрофизик, случайно попадает в тот самый мир победившего дефицита — устраивается грузчиком в универсам, где находит женщину своей мечты. Избранница новоиспеченного переносчика тяжестей, продавщица Надежда (ее сыграла Татьяна Догилева), прочно сидит на материальных ценностях и вообще выглядит женским аналогом брата-банщика из «Ты — мне, я — тебе!». Фильм, впрочем, не напрасно снят в жанре «лирической комедии» — в финале Надежда вдруг полностью меняет свое мировоззрение и уезжает за вернувшимся к своей астрофизике грузчиком в экспедицию, напоследок воспользовавшись своими связями, чтобы достать ему радиотелескоп.

В ПРИНЦИПЕ, ВСЯ СОВЕТСКАЯ «ДЕФИЦИТИАНА» НАСТОЙЧИВО ВНУШАЛА ЗРИТЕЛЮ, ЧТО СЧАСТЬЕ —
НЕ В ДЕНЬГАХ И ДАЖЕ НЕ В ИХ КОЛИЧЕСТВЕ. ПОДПОЛЬНЫЕ ТОРГОВЦЫ БЛАГАМИ, НЕДОСТУПНЫМИ ШИРОКИМ НАРОДНЫМ МАССАМ, РАЗОБЛАЧАЛИСЬ
В ТЕЛЕФИЛЬМАХ ИЗ СЕРИИ «СЛЕДСТВИЕ ВЕДУТ ЗНАТОКИ»,В КОТОРЫХ НАРУШЕНИЕ ЗАКОНОВ НЕ МОГЛО ЗАКОНЧИТЬСЯ ХОРОШО.

Заветный билет на модный концерт не принес героине Ирины Муравьевой в «Самой обаятельной и привлекательной» ничего, кроме разочарования.

В сатирической комедии «Пена» (1979) «липовая» диссертация чиновника Махонина (Анатолий Папанов) приводит к его падению — а Сергей Михалков, по пьесе которого поставлен этот фильм, наверняка знал, о чем писал.

Эпоха сатиры и юмора закончилась примерно в середине 80-х, когда уже были объявлены перестройка и гласность, а страна медленно поворачивалась на новый курс. Тогда еще выходили реликты — например, комедия «Нужные люди», в которой молодой строитель побеждает директора ресторана в схватке за сердце юной красавицы, но новая реальность требовала и новых подходов.

Еще в 1985-м вышел «Змеелов», в котором отсидевший за воровство директор магазина погибает от руки своих бывших подельников — успев, правда, сообщить об их преступлениях правоохранительным органам.

В следующем году Карен Шахназаров экранизировал свою повесть «Курьер», в которой недавний выпускник школы довольно откровенно описывал принятые в обществе «блатные отношения», чем вызывал раздражение принадлежащего к этому обществу профессора.

Кадр из фильма «Курьер»
Режиссёр: Карен Шахназаров
1986 год

Фактически закрыл тему дефицита писатель Владимир Войнович, написав в 1986-м сатирическую «Москву 2042» с доведенным до абсурда коммунизмом в границах столицы. Удивительно, что Войнович в то время жил на Западе (его выслали в 1980-м), но сказать что-то новое на эту тему после его романа оказалось практически невозможно.

Западные фильмы в то время показывали советскую действительность в совершенно другом ключе — жизнь простых людей была беспросветным стоянием в очередях за туалетной бумагой и плохим сном в крошечной и плохо обставленной комнатке. Этот образ не зависел от потепления или охлаждения отношений между СССР и США и был чисто художественным приемом — жизнь на Западе показывалась совсем по-другому, она была светлой и правильной. Так было в вышедших в начале 80-х «Москве на Гудзоне» Пола Мазурски, где речь шла о перебежчиках в капиталистический рай, в «Сахарове» Джека Голда, в «Огненном лисе» Клинта Иствуда, где речь в основном вообще велась о самолетах-невидимках.


Советский кинематограф во второй половине 80-х словно согласился с заокеанскими коллегами — да, в СССР все плохо.

Начиналась эпоха оторванного от жизни «кооперативного кино», в котором западные бренды стали высшим приоритетом, вышла криминальная драма про совсем другую, красивую жизнь преступных сообществ «Асса» Сергея Соловьева (сейчас ее больше помнят из-за популяризации русского рока, тоже бывшего в дефиците и опале). Потом запретную сторону СССР показали «Воры в законе» Юрия Кары — сильно отошедшие от литературного первоисточника в сторону большей зрелищности. Ну а совсем потом дефицит товаров как-то вдруг закончился — и начался совсем другой дефицит. Перестало хватать денег — что вызвало просто вал боевиков про приключения денежных чемоданчиков.

В современной России, кажется, еще толком не договорились, как именно изображать жизнь и предметный мир СССР. Большие телепроекты, как правило, стараются не уподобляться американским пропагандистским фильмам, но и превозносить достижения развитого социализма не торопятся. Получаются камерные истории вроде бы из жизни (сериал «Восьмидесятые»); места в них для товарного дефицита просто не находится — или он подается в таком ключе, который заставляет вспомнить в целом добродушные юморески Райкина. Даже один из лучших российских сериалов последнего времени — «Обратная сторона луны», отечественная версия британской «Жизни на Марсе» — показал лакированные, словно только что из ремонта, 70-е, посвятив почти все экранное время сравнению полицейско-милицейских методов в СССР и России — и лишь мельком упомянув о том, например, что пластинки популярных музыкантов достать в то время могли только редкие счастливчики. И стоили они совсем не три рубля, как продукция «Мелодии», а все десять.

ДЕФИЦИТ
И С ЧЕМ ЕГО ЕДЯТ

История «авоськи» и «напраськи», декоративные эссе о революции на Кубе и покорении космоса и антропологическое исследование последних лет СССР: «Газета.Ru» выбрала три книги, которые с разных сторон расшифровывают коды советской жизни в эпоху дефицита и не только.





«Энциклопедический словарь истории советской повседневной жизни» Леонида Беловинского

Этот текст тянет на роман-бытописание, разбитый на словарные статьи. Среди персонажей Леонида Беловинского — доктора исторических наук и специалиста по материальной культуре — оказались совки («особая порода людей, возникшая в условиях советской действительности с ее тотальным дефицитом, полным бесправием перед лицом тоталитарной власти»), гэбэшники, газетные «аллилуйщики», готовые славить начальство в любой час дня и ночи. Говоря о языке и не выходя за строгие рамки алфавита, Беловинский выхватывает из разговорной стихии знаки времени, которые, как пазл, складываются в целостный образ повседневности. Его словарь-мозаика соединяет в себе абсурдный советский новояз, расплодившиеся в речи тюремные жаргонизмы, порождения эпохи дефицита. Так, появившаяся в 1920-х авоська (от «на авось»), которая носилась в кармане на случай, если по дороге появится возможность прикупить «выброшенный» на прилавок товар, встречается здесь со своим отдающим безысходностью антонимом-двойником — «напраськой». «Несуны», подворовывающие на работе, — с «Победой» и «Волгой», появление которых у подъезда расценивалось как приезд «начальства» («Распространено было мнение, что честный человек купить машину не может»). Параллельно, в словарных статьях, которых здесь больше трех тысяч, уместился емкий пересказ истории советского антисемитизма, инструкция, как сделать самодельный абажур из газеты и, например, анекдоты из очередей за коврами в 1960–1970-х.

«60-е. Мир советского человека» Петра Вайля и Александра Гениса

Точкой отсчета в «Мире советского человека» стал 1961 год, то есть XXII съезд ЦК КПСС, на котором объявили, что «нынешнее поколение будет жить при коммунизме». Финальным аккордом — оккупация советскими войсками Чехословакии в 1968 году. Эта книга писалась в конце 1980-х, когда 1960-е еще толкались у дверей. В книге «Родная речь» публицисты-эмигранты и литературоведы Петр Вайль и Александр Генис пытались свежим взглядом посмотреть на школьную программу по литературе, счистить с нее налет образовательной скуки и культурной пропаганды. Их «Русская кухня в изгнании» была выборкой иронично олитературенных рецептов, напоминающих лучшие образцы беллетристики, а не бабушкину поваренную книгу. А в «Мире советского человека» они взялись исследовать именно налет времени. Вскрывая «банки с консервированным временем», они комментируют эпоху, разъятую здесь на простейшие смысловые коды — революцию на Кубе и Фиделя Кастро, который в советском фольклоре превратился в дядю Федю, физиков и лириков, покорение космоса и бородатых бардов. Эта книга выросла из разговоров с Иосифом Бродским и Сергеем Довлатовым, патриархами соц-арта Виталием Комаром и Александром Меламидом, из застольных анекдотов и тщательно проанализированного вранья в газетах. Впервые она увидела свет в 1988 году, а в 2013-м переиздание с рисунками Вагрича Бахчаняна вышло в издательстве «Corpus». Главное ее отличие от «канонических» энциклопедий советской жизни — отсутствие дистанции. Хрущев здесь наречен «главным поэтом эпохи», спорт — «легальной формы войны», а наука — новой религией и мерилом нравственности. «Между честностью и математикой ставился знак равенства», — пишут авторы. В результате получилось исследование подробностей быта и советского мифа, состоящего из канцелярских установок вроде «перегнать Запад по числу бомб и урожаям кукурузы».

«Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение» Алексея Юрчака

Советские люди всегда были готовы к распаду системы, считает Алексей Юрчак, антрополог из калифорнийского Университета Беркли. В отличие от книги Вайля и Гениса его книга представляет собой не сборник декоративных фельетонов, а фундаментальное исследование. Оно было написано и выпущено на английском языке в 2006 году. Только что появившаяся русская версия, по сути, была переписана им заново. Героем Юрчак назначил «нормального человека» — не совка и не романтического нонконформиста. Андрей Макаревич у него рассказывает о «вечном государстве», школьная учительница вспоминает, как в официальной прессе появились стихи Гумилева, цитаты из Сергея Довлатова используются в качестве приправы. Никакого усредненного «советского опыта» и типичного «советского субъекта». Собственно последнее советское поколение, вынесенное в подзаголовок книги, — это те, кто успел родиться в СССР, повзрослеть и сформироваться до начала его конца. Юрчак начинает рассказ с глобального вопроса («Почему обвал советской системы был неожиданным?..») и переходит к скрупулезному разбору процессов, которые выпадали из черно-белой схемы «культура и контркультура» или «официальная пресса и самиздат». Сначала сформировался язык идеологии с его «агитпропами» и «промторгами», считает он, а к 1980-м годам от ритуалов и символов остались только пустые формы, которые, будучи фундаментом системы, однажды просто не выдержали нагрузки. Одинаково бессмысленно-абстрактными стали заголовки передовиц в «Правде» («Под знаменем Первомая», «Солидарность людей труда») и бытовые приметы, как в фильме «Ирония судьбы»: названия улиц и магазинов, планировка микрорайонов, архитектурный стиль и мебель. В книге Юрчак объясняет, что такое «жизнь вне», чем отличается «свобода от» и «свобода для» и каким образом на месте дыры, возникшей между официальными высказываниями и практикой, появилась особая форма вольной советской воли. Все это — на примере компаний, оккупировавших кафе «Сайгон», пародийной серии «Некрологов» концептуалиста Дмитрия Александровича Пригова, художественных групп конца 1970-х — начала 1980-х годов.

ПРЕДЫДУЩАЯ
ЧАСТЬ
СЛЕДУЮЩАЯ
ЧАСТЬ
Яндекс.Метрика