Цивилизация
Скульптурные выставки сегодня – редкость. И дело не только в том, что устраивать их технически труднее и финансово затратнее, чем показы живописи или фотографии. Был бы энтузиазм – проблемы решались бы... Но как раз энтузиазм не очень ощутим. Нынешние галеристы и музейщики связываться с ваятелями не особенно склонны. Ну, с мелкой пластикой еще худо-бедно, а вот с масштабными пространственными объектами из бронзы или мрамора – не хотят, осторожничают. Хлопот много, а отдача отнюдь не гарантирована – ни материальная, ни репутационная.
Скульптура у нас не в моде.
Этот вид искусства воспринимается многими как чересчур консервативный, не отражающий «веяний времени». Отчего сложилось подобное мнение, анализировать здесь не станем, лишь заметим, что на пресловутом Западе скульпторы по-прежнему пользуются уважением и своих позиций всевозможным инсталляторам уступать не собираются.
Вот и россиянин Виктор Корнеев в последнее десятилетие работает преимущественно в Скандинавии. Там у него едва ли не карт-бланш в области пленэрной скульптуры, особенно в Швеции, где его гранитные изваяния украшают с десяток природных ландшафтов и городских пейзажей. На родине, как и многие из его коллег-«восьмидесятников», начинавших карьеру в перестроечные годы, Корнеев ни в какую номенклатурную обойму не вошел — монументальные заказы распределялись без его участия. Однако в здешних профессиональных кругах он пользуется авторитетом. Персональная выставка в Третьяковке – одно из весомых тому подтверждений.
Если говорить про сюжеты и материалы, то помянутых «веяний времени» у Виктора Корнеева практически не сыскать.
В том смысле, что его сюжеты классические или вневременные, аллегорические, а материалы самые что ни на есть традиционные: мрамор, гранит, бронза, дерево. Однако с «вечными ценностями» автор обращается без внутренней скованности, почти вольно. Академизм у него нередко сочетается с гротеском, а реализм с «сюром». Не говоря уж о том, что художник с большой охотой пользуется элементами различных исторических стилей – от примитива до барокко. Впрочем, записывать Корнеева в постмодернисты было бы опрометчиво. Ни ирония, ни эклектика у него не служат целям карнавального разгула. Автор предельно почтителен к прошлому — совершенно очевидно, что оно для него не склад, а храм. Большого искусства, разумеется. Так что его цитаты из классики – это своего рода перекличка с предшественниками, деликатное, хотя и свободное заимствование из глубоко чтимых источников. Ничего принципиально нового в подобном отношении нет: в европейской традиции оно культивировалось веками. Новы лишь конкретные пластические решения.
Корнеев – последовательный приверженец жанра ню, в экспозиции это сразу бросается в глаза.
Само собой, на обнаженную натуру он взирает без эротоманства, но и уродовать женское тело без необходимости не станет.
Корнеевские «тетки» – вполне себе наши современницы, только лишенные шмоток, аксессуаров и гаджетов. Скульптор стремится погрузить их в вечность – не торжественно-бесстрастную, а как раз эмоциональную, предельно человечную. Ту, что неистребима. Работы с названиями вроде «Счастливая» или «Красивая, веселая» иллюстрируют эту авторскую линию максимально. Да и за хрестоматийными сюжетами вроде «Евы», «Юдифи» или «Девушки с веслом» стоят не отвлеченные формулы, а вполне живые, чувственные образы. Однако опять же художник не прочь затевать стилистические игры, так что говорить о натурализме здесь не приходится. К тому же Корнеев любит комбинировать материалы, например в пределах одной работы соединять мрамор с гранитом или дерево с бронзой, из-за чего эффект игры усугубляется. Правда, чтобы такие моменты оценить по достоинству, нужна хотя бы минимальная зрительская квалификация.
Чего еще не сможет не отметить тот самый просвещенный зритель, так это склонности автора к сложной архитектонике. Концепция «баланса и равновесия» для Корнеева чрезвычайно важна, на ней многое базируется. Если не упираться в конкретные сюжеты и жанровые границы (хотя про последние художник всегда помнит и с удовольствием захаживает туда и сюда – скажем, у него есть целый ряд скульптурных натюрмортов, которые мало у кого встретишь), вне сюжетов и жанров обнаружатся виртуозные конструктивные схемы. Не залихватские на грани фокуса, а именно виртуозные. Сразу чувствуется, что Виктор Корнеев — в душе монументалист. Хотя почему «в душе»? Он монументалист в Швеции. А у нас на побывке, пускай и почетной.
