Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

И если скажут «убей» — убей

Выходит «Мюнхен» — история олимпийской бойни и последовавшей мести от друга всех чебурашек.

«Я готов умереть за Израиль», — сказал Стивен Спилберг в интервью немецкому журналу Spiegel. «Я готов умереть за Америку», — добавил он в том же интервью.

Мир, однако, привык думать, что Спилберг готов умереть за Е.Т. и маленького робота-андроида, потерявшего маму. Израиль, как и Америка отчасти, оказались не вполне готовы к любви Спилберга. В Иерусалиме «Мюнхен» был воспринят неоднозначно, а история о моральных издержках мести плохо вписалась в идеологический мейнстрим воюющей с 11 сентября Америки.

Однако выход фильма совпал с победой ХАМАС на выборах, карикатурным скандалом и прочими осложнениями в диалоге культур, что лишний раз доказывает — этот человек ничего не делает просто так. Фантастическое чутье и на этот раз не подвело Спилберга.

Гений, миллионер, друг всех чебурашек снова оказался на острие.

Он знает свою работу — «Мюнхен» наваливается на зрителя как мокрая шуба. Группа молодых растерянных арабов в спортивных костюмах топчется возле забора Олимпийской деревни. Проходящие мимо спортсмены-американцы, приняв их за подгулявших в баре коллег, помогают им перелезть через забор. Попав на территорию, федаины достают из сумок «калашниковы», обнимаются и идут брать заложников. Бойня, которая последовала за этим, облетела весь мир — смерть в эпоху телевидения приобретает публичность.

Тихая ласковая Голда Мейер произносит роковые слова — иногда обществу приходится искать компромисс между своими ценностями. Разрабатывается операция, из тех, которую израильтяне называют «правосудие на дом». Бывший телохранитель Авнер, агент МОССАДа, получает задание разыскать и покарать организаторов мюнхенской бойни. Он соглашается и, оставив беременную жену, отправляется в Европу.

Теперь его связь с родиной — банковская ячейка, его семья — трое убийц, помогающих осуществить возмездие, его круг общения — подпольщики всех мастей, от бандитов до подельников Баадера-Майнхофф, которыми кишел политический андеграунд Европы.

Логика проста: «И если скажут «умри» — умри, и если скажут «убей» — убей». Первый араб был застрелен у порога своего дома.

Являясь, что бы там ни говорили, режиссером от бога, Спилберг сплетает нежную, как дымка, атмосферу паранойи, сгущающуюся к финалу до вполне мрачного облака. Являясь рыцарем банальности, переходящей в вульгарность, он заставляет выстрелить каждое ружье на стене и озвучить все нехитрые моральные дилеммы. Сцена казни молодой женщины, наемного киллера, помогавшей арабам, завораживает своей грязной, несуетливой достоверностью. Истерики осознавших себя палачами мстителей — своей агрессивной пошлостью.

И чем больше правды — тем токсичнее ложь.

Сыгравший главную роль Эрик Бана, будущий Бонд Дэниел Крэйг и другие мстители, лихие арабские стрелки, серьезные мужчины из спецслужб — все актеры, вплоть до исполнителей крошечных эпизодов, точно на своих местах. Оператор наполняет залитые солнцем улицы Европы смертельным напряжением. И все это ради того, чтобы упаковать один из главных конфликтов современности в пластиковый мешок. Сеть мелких упрощений плотно опутывает трагедию, мертвые арабы и мертвые евреи оказываются просто материалом для того, чтобы «поднять вопросы» и «привлечь внимание общественности». Тот же червяк, что сидел внутри социальных проектов Спилберга - в «Списке Шиндлера», «Спасти рядового Райана», «Терминале», жадно пожирает живую плоть истории.

Но это все, в конце концов, не ново. Интересно другое — в листе «оскаровских» номинантов «Мюнхен» соседствует с палестинской картиной «Рай сейчас» про двух шахидов. 75-миллионный триллер против сделанной на коленке вещицы за 48 тысяч долларов: эстетический конфликт очень напоминает другой — военный. Многомиллионные ракеты и беспилотные самолеты против сделанной на коленке мины.

Технологии завтрашнего дня против технологий дня вчерашнего. Кто победит?

В конечном счете получается, что «Мюнхен» ставит вопросы не об арабо-израильском конфликте, мести или прощении, а о языке, которым может говорить кино. Возможны ли сегодня политические шедевры эпохи холодной войны вроде «Марафонца» и «Трех дней Кондора»? Или коррупция большого стиля так велика, что сегодня возможна лишь прямая речь — лишенная иных задач, кроме одной. Рассказать, как это было.

Что думаешь?
Загрузка