Цивилизация
Редкий проблеск здравого смысла произошел в нашей Госдуме на прошлой неделе и остался почти незамеченным. Депутат Елена Ямпольская анонсировала полную отмену возрастной маркировки книг и произведений искусства, в том числе — некоторых фильмов. Внезапно оказалось, что и учителя, и теоретики педагогики, и деятели искусства, и обычные граждане, мамы и папы, резко осуждают сокращение доступа к культурному наследию, которое постигло их детей благодаря неуемной деятельности охранителей.
Именно так и нужно называть введение возрастного ценза на литературу и требование прятать в библиотеках «взрослых» авторов. А еще для инициатив по лишению детей книг есть другое слово — дискриминация. Им по малолетству запрещают знакомиться с хорошей литературой.
Я прочитала «Лолиту» Набокова в восьмом классе. Не скажу, что это было прекрасное для школьницы чтение, однако же ничего со мной не случилось. Более того, к первому курсу филфака я прочитала у Набокова всю художественную прозу и мемуары, а к концу второго курса смело могла называться человеком, который читал все, что было издано у Набокова, включая лекции по литературе и его «Комментарий к роману «Евгений Онегин». Не самые плохие последствия, согласитесь?
Как я тогда узнала про «Лолиту»? По телевизору показывали какую-то музыкальную передачу, интервью со звездами. Наверное, уже был канал MTV. И вот на этом канале в непозднее время шло интервью с группой «Иванушки International». Помните таких? Это сейчас они, грузные предпенсионеры, скачут по сцене, и я бы их сама запретила за оскорбление эстетических чувств, а тогда граждане были молодыми парнями, моложе меня теперешней. У них был солист Игорь Сорин. Его спросили, что бы он порекомендовал почитать своим фанаткам. И этот Игорь Сорин с ходу назвал несколько книг, в том числе «Лолиту». Уж не знаю, как ему пришло вообще в голову, уже не спросишь, человек давно умер, но спасибо ему за открытие для меня Набокова. Где бы я еще о нем узнала в двенадцать лет, живя на рабочей окраине Тюмени? И спасибо, что не было тогда телецензуры. Представьте, что сегодня бы по каналу MTV — а он, между прочим, тогда входил в основной мультиплекс — показали вечером, в прайм-тайм, передачу, где школьницам рекомендуют читать Набокова. Да не было бы уже к утру этой передачи, а бедная телезвезда, ляпнувшая такое, паковала бы чемоданы, чтобы побыстрее убежать от выпадов Виталия Милонова.
Тогда же, кстати, я прочитала «Яму» Куприна. Это о жизни проституток. И вновь ничего со мной страшного не случилось. Я ходила в городскую библиотеку и, выискивая того же Куприна, видела корешки с фамилиями «Курбский», «Кузмин». Рядом с Набоковым стоял Нагибин и так далее.
Само хождение между книжных полок в 12 лет дает тебе хорошее представление о том, насколько огромен мир и сколько в нем тебе еще предстоит прочесть. А сегодня? Бесчисленные родительские комитеты шныряют по книжным магазинам и библиотекам и бдительно проверяют, не натолкнется ли школьник, пришедший за «Чиполлино», на опасную книгу.
Господи, да ведь и хорошо, если натолкнется. Беда, когда он в 12 лет видит только книги с маркировкой 0+ и 12+. Что читать в этом возрасте человеку, если даже «Каштанка», простите, не тянет маркировку 16+, так как в ней изображена сцена насилия? Насчет «Чиполлино» я, между прочим, тоже не уверена — кажется, были пару лет назад новости о том, что очередной комитет добился его изъятия из детских магазинов. Да-да, у нас по магазинам и библиотекам уже много лет снуют какие-то общественники, которые требуют убрать с полок то, что могут увидеть дети. Одними из основоположников этой традиции стали члены Тюменского городского родительского комитета, который позже дал импульс к развитию уральского собрата. Моя малая родина Тюмень породила общероссийского монстра — летучие родительские отряды, которые, например, требовали закрыть книжный магазин, потому что в нем выставлены взрослые книги, а через дорогу — школа.
Как же хорошо, что я росла во времена, когда детей пускали в любые книжные магазины и библиотеки, когда с полок не убирали книги, а библиотекари не прятали Виктора Гюго во избежания конфуза с маркировкой и когда на дверях библиотек не висели объявления «Закрыто на маркировку», потому что бедным библиотекарям не нужно было вручную маркировать 300 тысяч книг!
Пытаюсь представить ребенка, которого не пускают в обычный книжный магазин. Да, конечно, он все теперь может найти в интернете. Но вот беда: ценность образования и эрудиции состоит в том, чтобы знать, что искать. Прежде чем школьнику пойти в интернет искать «Приглашение на казнь» Набокова, ему нужно об этом романе сначала где-то узнать. А где, если все зацензурировано?
В России от силы два поколения росли в условиях открытой культуры, без цензуры и нравоучений. Все, кто младше тридцати лет и старше сорока, сформировались при цензурировании литературы и искусства. Кем стали люди возраста 40+, более или менее понятно. Кто получится из детей и молодежи 2000-х, можно предсказать.
Сегодняшние наши юноши и девушки, несмотря на смартфоны, изучение английского с трех лет и лимитированные кроссовки, имеют гораздо меньше шансов стать европейцами, чем имели мы. Потому что они живут в зацензурированном пространстве.
Я росла в Сибири, часть моего детства прошла в неблагополучном районе, интернет у меня появился только в 19 лет и только на работе. Собственно, в моем распоряжении были лишь библиотеки, книжные магазины и телевизор. Ну и еще старшие друзья. Больше ничего. Но этого хватило, чтобы я выросла человеком европейской культуры и в 22 года подрабатывала в видеопрокате артхаусного кино в богемном районе Лондона. А взяли меня туда потому, что я прекрасно разбиралась в этом самом кино и могла давать советы англичанам, французам, итальянцам… У меня уже была колонка, в которой я перечисляла навскидку примеры фильмов, невозможных сегодня для показа по телевидению, тем более в прайм-тайм: от Луи Маля до Педро Альмадовара все мы смотрели по телевизору. Даже «Калигулу» Тинто Брасса. И «Заводной апельсин» с Малкольмом Макдауэллом тоже. В вечернее время. Повторяю на пальцах: в пору моей юности человеку в России, для того чтобы вырасти европейцем, требовались свободные от цензуры библиотека, телевизор и книжный магазин. Школа была еще советской, родители — тоже. Новые поколения россиян зарождались, можно сказать, на ровном месте, перед телевизором и в библиотечных залах.
Сегодня школа все такая же советская. Остальное зацензурировано. Есть интернет, но он тоже практически под цензурой. Потому что настоящая цензура — это не только запрет «Рутрекера» и Телеграма. Цензура — это когда самые читаемые ресурсы боятся что-либо рассказывать. Популярные у молодежи паблики и сайты совершенно точно не рассказывают о «Лолите» и Луи Мале. А где еще им об этом узнать? Больше негде, потому что в библиотеке их ждут тщательно отобранные дрожащей рукой боязливого библиотекаря книжки. Я осенью была в Тюмени и заходила в библиотеку в районе Лесобаза. Там меня встретила выставка изданий «Денискиных рассказов». И на одной книге я заметила маркировку «12+». Видимо, это какой-то апокрифический вариант.
У нас уже многие годы дети растут не только в условиях охранительной цензуры — они живут в стране, где им не то что про Набокова не скажут, но и до 12 лет побоятся порой «Денискины рассказы» показать. Зато набьют головы другой литературой. Была же масса казусов, когда подросткам не продавали в магазинах и не выдавали в библиотеках стихи Есенина, Маяковского и даже «Анну Каренину», потому что они промаркированы, но их изучают в школах.
Ну ладно, я, например, в школе читала у Есенина «Москву кабацкую», и, как водится, вновь со мной ничего ужасного не произошло. Однако помню, что многим моим одноклассникам эти стихи были непонятны. Как непонятны оказались массивный Лев Толстой и «Преступление и наказание» Достоевского. Все это я читала в школе, и мне было интересно. Однако, перечитывая «Войну и мир» и «Преступление и наказание» спустя годы, я поняла, что детям их читать рано. Даже мне, отличнице, поступившей на филфак и всю свою жизнь связавшей со словом, было рано. А большинству моих одноклассников — неинтересно. Да нормальному ребенку в десятом классе даже фигура Свидригайлова не должна быть понятной!
Если уж очень хочется ограничений, вводите цензуру здравого смысла.
Читать в школе «Войну и мир» всем подряд — это ненормально. «Севастопольские рассказы» — еще куда ни шло. У Достоевского прочитали бы «Скверный анекдот» и «Крокодил» — для формирования, так сказать, чувства языка. А убийственные четырехтомные сочинения школьникам, пожалуй, читать не надо. По выбору. Например, для гуманитарного класса или факультативом. А массе давать просто добротную литературу. Из которой вычеркнуть, наконец, всякие «Старухи Изергиль» и «Макары Чудра».
А еще — запретить напрочь практику обзорного чтения. Что значит «обзорное изучение» романа Алексея Толстого «Петр I»? И как не стыдно заставлять читать по хрестоматиям?
Например, хрестоматия для 10-го класса включает в себя «Отцов и детей», «Мертвые души», «Преступление и наказание», «Войну и мир», «Обломова», отрывки из Салтыкова-Щедрина, стихи Апухтина, Фета, Тютчева, Пушкина, Лермонтова, произведения Чехова, Лескова, Островского, а еще Бернарда Шоу, Эдгара По и Оскара Уайльда. Все — в отрывках, имеющих, по мнению составителей, художественную значимость. Представляете эту кашу? Смысл преподавания литературы в том, чтобы ребенок подержал в руках книгу. Чтобы он поискал ее, даже пусть и в интернет-библиотеке. Чтобы, разыскивая, узнал о других книгах и других авторах. Чтение всей русской литературы XIX по хрестоматии в двух тонах. Это ли не подлость? Вот что надо запрещать.
А «Каштанку» с Виктором Гюго от детей прятать — глупость. Переболели ею и довольно. Пора завязывать, пока у нас очередные десять миллионов зашоренных людей не выросли. Любая цензура в литературе и искусстве — это шоры. А если их еще придумывают, шьют и прилаживают тетушки и дядечки из провинциальных родительских комитетов, взявшие на себя сегодня функции цензоров, то это уже больше напоминает инструмент для ампутации. Берут детей и своими грязными руками отрывают от них жизненно важные элементы культуры, без которых за пять лет в стране вырастает поколение форменных инвалидов.
