С чего начинается ненависть

Как же это глупо — ругаться со старыми друзьями по вопросу украинской позиции российского руководства. Глупо, стыдно, нелепо. Те, кто отправляет в черный список добрых друзей, просто посмешище. Поэтому я именно так и поступила.

Забанила подругу из-за спора по Украине.

Вышло случайно. Пристали ко мне, спроси да спроси крымнашиста, а что же, дескать, теперь, когда пяточкам горячо, так же ли вы поддерживаете войну, или вы ее только по телеку уважаете? Ну я возьми да и спроси.

Тут и выяснилось: «При чем тут Путин? Ну хватит! Придумали пугало... Сейчас я вижу большую геополитическую игру, направленную против России. Не потому, что мне мозги промывают, а потому, что это так. Я — за Россию. Потому что это Родина моя, Юль... Другой у меня нет. Была бы — может, это у меня по-другому было. Я — русская, Юль, понимаешь...»

Не будем злорадствовать и тыкать во фразу «Не потому, что мне мозги промывают, а потому, что это так».

Почему у этой (очень хорошей) девушки появился такой твердый знак равенства между нынешней властью и Россией, между нынешней властью и ею самой? Что она имеет в виду, когда говорит: «Я — русская» (еще год назад она хвалилась, что на четверть черкешенка, на четверть цыганка)? А когда говорит, что готова идти воевать, то за что именно?

Что значит «Родина», да еще с большой буквы, если она всегда мечтала жить в Нью-Йорке?

Вопросы остались без ответа. И не потому, что мы теперь друг у друга в черном списке. А после этой колонки, думаю, я заслужила честь глубоко залечь в ее черном списке и мумифицироваться там.

Говорят, что такой конфронтации, поляризации и злобы, как сегодня, в новейшей истории России никогда еще не было.

«Все когда-нибудь в первый раз», как говорит мой друг, когда кто-то при нем удивляется неприятностям и защищается: «Но ведь со мной такого никогда не было». Теория «ресентимента», которой сейчас пользуются как рабочей теорией, объясняет для меня немногое. («Ресентимент» откопали у Ницше и реанимировали — озлобление, враждебность к «врагу», причине всех неудач, «сознание тщетности попыток повысить свой статус», превращение чувства неполноценности в систему морали. Характеризует так называемую мораль рабов.)

Как бы было славно, если бы это было так! Ах, если бы мораль рабов! Тогда бы все просто. Даем рабам свободу. Просвещаем рабов. Снимаем повязки с больных глаз, оковы с натруженных рук, смягчаем нравы. Надеваем костюм на шкуру.

«Скандалы, убийства, расследования» вырубаем. Врубаем «Беседы о культуре». И вместе идем светлой дорогой к европейским ценностям. В этом абзаце так много злой иронии, что больно пальцам и свело лицо.

Если бы это была мораль рабов, то бинго. Это бы значило, что заражена только половина общества, а здоровая половина всех бы и спасла... На мой вкус, обе стороны выглядят одинаково злобно и одинаково слепоглазо.

Тот же несчастный «Левиафан» без остатка поделил зрителей ровно на две части: на тех, кто считает, что фильм искажает действительность, и тех, кто полагает, что он ее верно отображает. Но ведь искусство вообще не занимается отображением действительности! Уже лет сто это все знают как азбуку.

Действительность должны отображать качественные зеркала, а не фильмы.

Если б это кино показали в 80-е или 90-е, никто бы так не бесновался.

Конец 80-х, начало 90-х прошлого уже века... Время было злое. Динамичное. В затылок дышали опереточные коммунисты, которыми пугали и от которых всерьез отбивались. Криминальные сводки были увлекательны. Группа «Секрет» переживала период своего расцвета. «Сара Барабу. У нее корова Му...» Туда-сюда носили ваучеры. Люди были на взводе. Но поляризации такой не было, правда? Не настолько же, чтоб прям брат на брата.

Сейчас появилось кое-что такое, чего раньше не было. Все когда-нибудь впервые... Попробуем объяснить на примерах...

...Практически меня выгнали из дома. Ну не то чтобы было произнесено «вон отсюда», но сам диалог, его лексика и его градус не оставляли никакой возможности и далее пользоваться гостеприимством хозяина. Через полчаса я получила от него письмо: «Ты называешь мой любимый фильм дерьмом, подразумевая тем самым, что дерьмо — это я». Сразу заметим, что я была изгнана из его дома, потому что мне ...не понравился фильм! Повод важен. Я, конечно, тут же ему ответила: «Не смей обзывать такими нехорошими словами моего любимого друга».

Значит, если мне не понравился некий фильм, который нравится ему, — при этом он его не снимал, не писал к нему сценария, даже хлопушкой на площадке не работал, даже из актеров массовки у него там не было ни единого знакомого — то тем, что фильм мне не нравится, я каким-то магическим образом оскорбляю его достоинство. Стоит ли добавлять, что теперь этот человек — крымнашист? Или не стоит это добавлять? Слишком дешевый ход? Ладно, не будем добавлять...

Дорогой, любимый друг! У тебя кризис идентичности. Ты не знаешь, кто ты. И идентифицируешь себя с чем ни попадя. Фильм не есть ты!

Тебя люблю. Фильм — нет.

Имею полное право не ставить лайк всему, что ты пометишь как «свое», написала я ему. Но не отправила. Таков мой сказ про лучшего друга.

...Есть замечательный фильм «Море внутри» Алехандро Аменабара, снят он необычно. У этого игрового фильма есть документальное предисловие, эпиграф. Это опрос людей на улице. Репортер подходит к случайным людям и задает один и тот же вопрос: «Скажите, пожалуйста, кто вы?» «Я немец», — в простоте душевной отвечает один. «Да нет же, я не спрашиваю вас, кто вы по национальности». — «Я христианин», — говорит другой. «Но я не спрашиваю вас, кто вы по вероисповеданию». — «Я учитель». — «Но это всего лишь ваша профессия. Я спрашиваю, кто вы?» «Я человек», — догадывается наконец кто-то. Бинго?.. «Но я не спрашиваю, к какому виду млекопитающих вы относитесь...» Конец эпиграфа.

Ответа на вопрос, кто я, нет.

В принципе его быть и не должно. Режиссер мягко, но настойчиво намекает на экзистенцию, то есть на неопределяемое, необъективируемое в человеке. Существование без сущности, простите за выражение. Но ведь человеку очень некомфортно, если он не может сказать: я русский, православный, мужчина, пиар-менеджер, представитель среднего класса, муж, отец, любовник, владелец загородного дома, любитель «Спартака» и Виктории Бекхэм. Очень надо себя идентифицировать через принадлежность к разным группам. Человек есть сумма принадлежностей.

А есть еще такой психологический эксперимент. Мой любимый. Вообще-то его проводят те, кто занимается кризисом среднего возраста. Вопрос задается тот же самый: кто я? Ведь в момент кризиса слетает психологическая защита, исчезают из головы очевидности, пропадает спокойствие. Становится тоскливо. То, что казалось незыблемым, оказывается спорным. Мучает вопрос студента-первокурсника: зачем я живу?

Иди работай, бездельник! — говорят трагическому человеку, страдающему от внутреннего кризиса. И они правы.

Так вот. Берется этот человек в кризисе. Перед ним стелется листик А4. Ему выдается ручка. На листочке в столбик десять раз написано предложение: «Я — …». Надо это предложение продолжить.

Много раз наблюдала, как мои современники отвечают на этот вопрос. Интересная вещь — кризис идентичности. Люди забывают, что они отцы, что у них есть профессия, которой они посвятили жизнь, забывают все, что могло бы их как-то легитимно определять. Один известный дирижер, отец троих детей, заполнил листок так: «Я — думающий». «Я — чувствующий». «Я — сомневающийся». И так все десять строчек.

Другой, продюсер, отец двоих, ответил: «Я — крутой», «Я — дерьмо», «Я — несчастный».

Иди работай, трепач!.. Вставай с дивана, вылезай из фейсбука, иждивенец!..

«Я — за Россию. Потому что это Родина моя, Юль... Я — русская, Юль, понимаешь...» — написала подруга.

Ну да, ну да, и я, разумеется, называю нашу власть дерьмом, подразумевая тем самым, что дерьмо — это ты.

Подруга заочно по-своему ответила на тест. Кто она? «Она — за Россию».

Культурологи и философы культуры делят идентичность на функциональную и сегментивную. С функциональной все просто: я — ученый, я — режиссер, я — хирург, бизнесмен, продавец, отец, сын. То есть принадлежу к некоторой группе, которая выполняет в обществе те же функции.

А вот сегментивная — это как раз наша любимая группа — «свои» («чужие»). Та, что делит людей на «мы» — «они». Ее основные разновидности — государственная, религиозная, национальная. А злобный фокус в том, что общество развивается в том направлении (и это, разумеется, ни хорошо, ни плохо), что функциональная уходит на второй план, размывается. Человек не понимает, кто он. Он испытывает стресс, связанный со все большей изоляцией. По своей профессиональной теме по гамбургскому счету я могу говорить только с тремя людьми. Слишком сильна специализация. По вопросу вкусовых предпочтений разделяю мнение четырех людей. Переход с единого канала информирования на множество разнообразных каналов сделал мои пристрастия совершенно уникальными.

И тут, когда функциональная идентичность отошла на второй план, во всей своей фальшивой красе явилась проклятая «сегментивная». Как черт из табакерки, явился ренессанс национализма.

Ученые говорят, что все сегментивные идентичности — фиктивные. Все до одной.

Действительно, позиция «я — русская», не имеет никакого содержания. Подруга не имеет в виду этническую идентичность: в ней русской крови почти нет. Тогда она имеет в виду государственную идентичность? Тоже нет. Ее цель и мечта — Нью-Йорк. Тогда что? Осталось как будто одно. Но она неверующая. Кто же идет воевать за свободу России? Какой поручик Киже ляжет костьми на этой войне?

Как говорят братья-христиане, онтологически зла не существует. Но реально — оно есть.