Черноморский сон

Как-то летним ненастным днем Владимир Владимирович N пошел купаться. Черное море штормило. Купаться вообще-то было нельзя, но Владимир Владимирович N не любил подчиняться общим правилам. Не так чтобы из упрямства и фанаберии, а потому что искренне считал общие правила в наше время уже устаревшими.

Не может быть правил, написанных для всех морей и водоемов, понял он к зениту своей долгой жизни. Везде свои течения, водовороты, подводные камни. То, что правильно для одних мест, никуда не годится для других. Да и люди-пловцы все разные. Одни могут плыть за горизонт по несколько часов, а другие захлебнутся и на мелководье, не успев крикнуть «Помогите!».

Раньше Владимир Владимирович N и сам старался соблюдать правила. Потому что так, мол, проще. Чем больше в правилах креатива и самодеятельности, тем ближе до беды, верил он. Так учили его мама, папа и старшие товарищи. Он старался быть послушным. Однако в какой-то момент понял, что смиренное послушание не приносит богатства, славы и душевного равновесия. Сковывает личную свободу. Заставляет излишне задумываться и напрягаться – а во всем ли он соответствует, так сказать, этим часто лицемерным общепринятым нормам, не нарушил ли чего? От такого напряжения у него даже начинали болеть мышцы шейного отдела позвоночника, он начинал хандрить и грубить жене и детям.

И в какой-то момент своей жизни он сбросил это с себя. «Разве я сам не властитель своих помыслов и поступков? Разве не волен я в том, чтобы самому выбирать путь и самому следовать ему? Самому разбрасывать камни и самому собирать их?» — спросил он себя как-то за завтраком.

И трижды ответив «да», весь внутри переменился. Он стал другим, и у него перестали болеть мышцы шейного отдела.

Владимир Владимирович N хорошо плавал с детства. И кролем мог, и патриотическими саженками, и даже сложным, редким в наших краях баттерфляем. Наматывая круги в бассейне, он думал о своей и чужих судьбах, ему в воде и одиночестве особенно хорошо думалось и решалось. Ему и помощники документы управляемой им средней крупности компании приносили на подпись прямо на бортик в непромокаемых папках. Положат тихо, чтобы не мешать руководителю, и отойдут в сторонку, ближе к сортиру, потупив взор и сложив руки на манер вставших в стенку перед штрафным футболистов. А потом уже, когда Владимир Владимирович N наплавается, то собирают подписанные бумаги по бортикам.

Однако годы брали свое. Разменяв девятый десяток, кругов наш герой наматывал все меньше. А в открытом море горизонт ему казался все дальше.

Уж не доплыть, с сожалением думал он. Но каждый раз входил все в ту же воду, чтобы испытать себя, заставить нервничать помощников (а он любил над ними эдак свысока поиздеваться) и снова нарушить общепринятые нормы. Которые к старости ему совсем уж опротивели.

В тот день было балла три-четыре. Раньше Владимир Владимирович N и не из таких пучин выплывал. А тут стал тонуть. Прям чувствует, что не доплывет, и море тянет его все дальше от берега.

В конце концов, мелькнула предательская мысль — сколько же можно дергать Бога за бороду? Везение не может быть бесконечным, а может, прогневил я его чем? Стал вспоминать – так и не вспомнил. Вроде все делал правильно. Ни в чем не сомневался, никому не верил, все решал сам – и всякий раз единственно верным образом.

Во всяком случае, помощники всегда так и докладывали: мол, гражданин начальник, все хорошо, все путем. Не возражали. Не критиковали, упаси бог. А еще он почему-то вспомнил фильм «Кавказская пленница», когда Шурику рассказывают притчу про маленькую, но гордую птичку, которая хотела взлететь выше всех, до самого солнца, но обожгла себе крылья и упала. «Это не про меня, я летал очень высоко. И не обжегся ни разу. Я видел солнце так близко, как многим и не снилось. В конце концов, всему свое время. Утону – ну и пусть справляются без меня как хотят. Надоели они мне все, тупые, вороватые и ленивые бездари».

Он стал вспоминать свою долгую-долгую жизнь и молиться. Не то чтобы он сдался, но свыкся с мыслью, что хотя бы фатум стихии может оказаться сильнее его. И это, стало быть, было бы поражением от достойного соперника.

В это время по берегу шел щуплый негритянский юноша. Каким ветром его сюда занесло – бог весть. Может, очередное дитя фестиваля.

Мальчик брел по пустынному, разоренному непогодой песчаному пляжу и собирал окурки. Потом он доставал из них остатки табака, крутил самокрутки и продавал тем, ко не мог позволить себе настоящие сигареты. Бедных вокруг было полно, и его нехитрый бизнес процветал. Юноша случайно увидел сильно немолодого человека, который, хотя и не звал на помощь, но явно тонул. Хотя утопающий был белым и скорее всего «неверным», но в медресе юношу учили добру и благодетели. Он бросился в воду и спас этого человека. Он тоже плавал хорошо.

Когда они оба, чуть отдышавшись, но все еще в бессилии, лежали на мокром песке, Владимир Владимирович N произнес то ли с благодарностью, то ли с упреком: «Ну, я вообще-то тебя не просил меня спасать, теперь я тебе будут должен». Он не любил быть должным кому бы то ни было. А тут вдруг — негр.

— Как тебя зовут, спаситель?

— Хусейн, сын Барака, — был ему ответ. — Я мусульманин.

— Живешь тут?

— Давно уже, нас тут много, а разве нельзя?

— Не мне судить, что кому можно, а что нельзя, — ответил Владимир Владимирович N и сам удивился этой непривычной для себя фразе. — Хусейн, скажи-ка, а ты умеешь строить песчаные замки?

— Отец не научил меня. Говорят, это клево. Но напрасно, вода все быстро смывает. — Юноша был сызмальства до предела прагматичен. Весь в папу.

— Хочешь, я научу? Вода смывает — да. Но замки остаются в наших мыслях, в памяти. Как и многое другое, что мы в жизни делаем напрасно. Но ведь как угадать заранее?

Они подружились. Их потом часто видели на берегу. То оживленно о чем-то болтающих, то, как дети, возящихся в песке за строительством песчаных замков. Он были странной парой, конечно. Они – и море…

До того как Зигмунд Фрейд создал уже в законченном виде свою теорию психоанализа, он написал две весьма любопытные для специалистов книги. Одна называлась «Исследования истерии» (в соавторстве с Йозефом Брейером). Там он пришел к выводу, что в основе истерической симптоматики находятся воспоминания о неприятных ситуациях.

А в своем уже монографическом труде «Толкование сновидений» пошел дальше. Придя к выводу о том, что сны имеют символическое значение, он предположил, что бессознательное тождественно так называемому «первичному процессу», обладающему символическим содержанием. Тогда как процесс вторичный — уже сопряжен с логическим и осознанным содержанием. Можно добавить — и действиями тоже.

События на Украине являют собой причудливый образец для изучения именно что психоанализа. Уж точно не политологии или международной дипломатии, даже в части конфликтологии.

Когда чуть ли не у всех задействованных важных игроков на доминантную роль вылезли те комплексы, страхи, кошмарные сны и фобии, которые они до сих пор как бы прятали под своей внешней благообразной личиной. И лишь теперь, поддавшись воле фатума социальной стихии, обнажили свою истинную суть. Приличия отброшены.

Ложь и пропаганда стали статусными новостями. Русофобия, которой было принято еще недавно почему-то стесняться, встречает соразмерный и такой же неадекватный ответ в виде оголтелого и также потерявшего всякую меру истеричного антизападничества. И все это дополняется картиной разнузданной махновщины, когда, кажется, уже полмира должно превратиться в сплошное Гуляй-поле.

Демонстрируемое бессилие дипломатии кажется для нашего время чем-то заимствованным из эпохи рыцарских турниров, где победа присуждается тому, кто выбил из седла противника и добил его на глазах ликующей толпы. Толпа прильнула к залитым патетической пропагандой экранам, требуя, чтобы политику для нее, в угоду малограмотному, ленному умом и скудоумному по части знания об окружающем сложном мире обывателю, упростили еще больше. До уровня интернет-стрелялки. Хотя, казалось бы, куда ж еще проще, чем сейчас.

Все международное общение свелось к слову «санкции». Других методов, кажется, уже нет. Словно все забыли, что в новейшей истории еще ни одни санкции (включая те, к примеру, что действуют в отношении Кубы, самые жесткие и продолжительные) не привели к желаемым результатам. Скорее наоборот.

Все стороны конфликта исходят из того, что «враг» не может быть прав ни в чем, ни на минуту, все его аргументы – ложь, а все его помыслы преступны по определению.

Ему отказано в праве на конструктивную мотивацию своих действий. Его аргументы ничтожны и не стоят рассмотрения. Тогда как «наши сукины дети» априори правы во всем, что бы они ни говорили и ни делали. В одном случае вооруженный захват зданий — это мирный протест, в другом — терроризм. И наоборот.

Осажденная, кажется, со всех сторон крепость, со своей стороны, стремительно впадает в мазохистский угар, готовясь и всерьез обсуждая такие «самосанкции» и самоограничения, которые граничат как минимум с экономическим самоубийством. Шуты и фрики получили статус экспертов, советников и аналитиков, заполонили собой информационное пространство, создавая ощущение, что ты попал на политинформацию в сумасшедший дом.

Слово «война» истрепано до банальной обыденности. Его «юзают» вне всякой уже, кажется, связи с таким понятиями, как цена, стратегические цели, долгосрочные последствия, картина мира, который настанет после. Если настанет. Действующие лица не видели полномасштабной войны. Она кажется неким подобием того, что происходит на экране Sony Playstation.

Они забыли, что подавляющее большинство войн на Земле затевались как скоротечные блицкриги, как легкая прогулка по тылам заведомо слабого и неспособного оказать серьезное сопротивление противника. Но далеко не все из них именно так и заканчивались.

Как-то надо бы всем приподняться над довлеющим бессознательным. Переосмыслить свои сны, фобии и истеричное восприятие реальности. Иначе кошмарный сон и станет явью.