Цивилизация
Однажды в частной беседе я обмолвилась, что не понимаю восторгов по поводу Кейт Миддлтон: женщина как женщина, только богатая, и работа у нее… своеобразная. Ну ноги красивые, так мало ли в мире красивых ног.
Это была большая, большая ошибка, заставившая меня вспомнить знаменитое стихотворение Стивенсона. В роли короля шотландского, безжалостного к врагам, были поклонники Кейт и всех Виндзоров. А я, как полагается порядочному малютке-медовару, немедленно заозиралась в поисках скалистых берегов, куда явно собрались загнать меня воинственные англофилы.
Увы, та вербальная битва, в которой «лежал живой на мертвом, а мертвый на живом», ничему меня не научила. Через какое-то время я снова, на этот раз публично, усомнилась в том, что принцесса Кэтрин такая уж сверхженщина, да и сами Виндзоры, в общем, тоже люди — такие же, как все. На этот раз драпать пришлось под девизом «Никогда такого не было, и вот опять».
— Да это ж секта, — поглядев на мои виртуальные синяки, сказал муж. — Свидетели Святой Кейт. Чего ты ждала?
Ну как сказать.
Некоторой критичности мышления я ждала. Ждала, что взрослые неглупые женщины, которые сами себя обеспечивают и давно наплевали на триаду «Kinder, Küche, Kirche», не станут так уж безоглядно восхищаться дочкой богатых родителей, которая получила диплом искусствоведа, поработала в двух компаниях, одна из которых принадлежит ее отцу, и удачно вышла замуж. Этак можно любой участницей бала «Татлер» восхищаться. Вот Стешей, например, Маликовой. У которой, кстати, тоже красивые ноги.
Почему именно Кейт? Почему вообще Виндзоры? Мало ли в мире королевских династий не менее симпатичных или, как сказала бы, кхе-кхе, молодежь, прикольных? Взять хоть Бернадотов с их потрясающим основателем, у которого, говорят, была татуировка «Смерть королям». Или кавайных японцев. А то королевство Тонга — там правит Его Величество Тупоу VI. Дались вам эти Виндзоры.
А потому что не в них дело. Дело в стране.
Англофилия как явление не так уж нова: в XVII веке некоторая, не сказать, правда, чтоб уж очень большая часть российского общества с удовольствием перенимала английские обычаи. Любовь к Англии вообще была уделом людей образованных, читавших Мора, Мильтона и Локка. Но, как тонко заметил великий наш Александр Сергеевич, «на чужой манер хлеб русский не родится», и потому ни британские жены, ни британские же порядки, ни идеи утилитаризма, что нашли горячих поклонников среди иных русских аристократов, у нас не прижились.
Англоманы считались людьми странными, но все же безвредными, вызывающими более смех, чем уважение. Тот же Пушкин в «Барышне-крестьянке» посмеялся над одним из своих героев вполне по-доброму: «Промотав в Москве большую часть имения своего и на ту пору овдовев, уехал он в последнюю свою деревню, где продолжал проказничать, но уже в новом роде. Развел он английский сад, на который тратил почти все остальные доходы. Конюхи его были одеты английскими жокеями. У дочери его была мадам англичанка». Милая мода, довольно бессмысленная, однако стойкая. В основном, пожалуй, касающаяся более быта, чем мировоззрения, поскольку высадить на нашу почву что-то более значительное, чем овсянка и пятичасовое чаепитие, так и не получилось. Хотя нельзя не признать, попытки были.
В наше время англоманов стало куда как больше. И вряд ли я ошибусь, если предположу, что абсолютное большинство поклонников традиции «файф-о-клок», кстати, привезенной в Туманный альбион португалкой, и британской королевской семьи не утруждали себя изучением трудов Бентама и Бэкона. Да это и не нужно. Потому что Англию любят не за вклад, простите, в мировую культуру, нет.
Ее любят за безопасность.
Все эти традиции и правила, стропила Вестминстерского холла, cup of tea, Дживс с Вустером, «истинный английский джентльмен» и прочее «Аббатство Даунтон» есть символы всеобъемлющей предсказуемости жизни, которая суть тепло, забота и безмятежность.
Однажды это было у каждого: ласковая крепость женской матки, когда тебя омывают добрые воды, когда ты любим и защищен нерушимой, кажется, стеной материнского тела. Потом нас вытолкнули в этот мир, мы узнали и забыли уйму вещей, но какая-то коллективная прапамять все еще заставляет человека сворачиваться в позу эмбриона — когда жизнь становится слишком сложной. Англия, даже очертаниями напоминающая схематичное изображение матки, продает именно этот золотой сон человечества: безопасный остров, защищенный от любых невзгод. И потому англоманы так болезненно воспринимают любую критику в адрес чего бы то ни было английского. Какие каперские патенты, какая Mapa cor-de-rosa? Что еще за сипаи и при чем тут вообще колонии? Кого интересует, что происходит во внешнем мире, если внутри все спокойно и безмятежно?
А еще Англия продает структуру. Жесткий каркас, на который можно нанизывать дни и часы жизни, структурируя ее и получая иллюзию контроля над хаосом. Если жизнь — это полный опасностей дикий лес, то пятичасовой, что бы ни случилось, чай — надежная метка. Спасательный круг в водовороте неподвластных человеку событий. Между прочим, три страны, более всего подверженные англомании — это Германия, Австрия и Россия. Первые две просто любят порядок, а нам его отчаянно не хватает.
Знаменитая английская невозмутимость. Традиции и ритуалы, возведенные в культ. Правила, неукоснительное следование которым становится самоцелью настолько, что это даже приобретает некий извращенный смысл. Неважно, что мы читаем — Диккенса или Розамунду Пилчер, Вудхауза или Мартина Эмиса. Неважно, кто наш герой — мистер Дарси, Джеймс Бонд или медвежонок Паддингтон. Англия — это не факты, Англия — это ощущение.
Зеленеющий Шир, хоббичья нора, скрипучая качалка у горящего камина. Это кладовка с запасами, здоровый румянец, это уверенность в завтрашнем дне, что бы он ни принес.
Вот что такое Англия — это чувство дома, какого у нас никогда не было.
А уютный дом — это еще и котики. В хозяйстве предельно бесполезные, но при этом необходимые: мурчат, глаз радуют, уют вырабатывают. Котик Кейт и котик Уильям, и трое их очаровательных котяток, чья главная задача и, собственно, работа — быть милыми и очаровательными. Олицетворять собой домашний уют старой доброй Англии. Раньше котик была Диана, но она, сами знаете, стала драть диван и даже хуже, а так ведь можно и из дома вылететь, за шкирку — и на двор. Поэтому новые котики носят масс-маркет, женятся по любви и стараются быть ближе к народу. При этом оставаясь дорогими, холеными и обязанными, по возможности, блюсти породу.
Никого на самом деле не интересуют реальная Англия и реальные Виндзоры. И, укутанный туманом чужой мечты, Альбион вряд ли об этом сожалеет. Потому что пока мы роняем слезу умиления над свадебной тиарой очередной принцессы, он может делать все, что считает нужным. В тумане все равно никто не разглядит.
