Цивилизация
Едва ли Следственный комитет и в самом деле задумал «шить дело» Владимиру Путину и Дмитрию Медведеву. Так вышло само собой. Ширящиеся допросы экспертов о подробностях подготовки смягчения экономических статей УК (которое было проведено по решению Медведева в бытность его президентом), а также о деталях рассмотрения проекта бизнес-амнистии (только что объявленной Путиным) всего лишь призваны обеспечить фактурой придуманный охранителями кошмарный триллер.
Как можно вывести из рассказов допрошенных в СК Тамары Морщаковой, Яны Яковлевой, Михаила Субботина, сюжет сводится к тому, что подкупленное некогда ЮКОСом экспертное сообщество путем дачи коварных советов годами якобы манипулировало доверчивыми первыми лицами государства, подбивая их изменить законы таким образом, чтобы Ходорковский и Лебедев получили лазейки для выхода на свободу.
О том, что эта маниакальная версия новейшей российской истории выставляет в нелепом виде высшее руководство страны, даже и не задумывались. Это обстоятельство возникло попутно и просто не попало в фокус следовательского внимания, в прицеле которого находятся люди, пытавшиеся или хотя бы советовавшие остановить, наконец, бесконечную юкосовскую эпопею.
Однако по внутренней своей логике охранительные структуры умеют только открывать показательные дела, но уж никак их не закрывать. Они пытаются сделать их перманентными и превращают в своего рода воронки, втягивающие в себя сначала тех, кого удобно прямо обвинить, потом тех, кто заступается за обвиненных, потом заступающихся за них косвенно, условно, да и вообще непричастных.
Для подведения базы под этот непрерывный процесс сочиняются истории растущей степени фантастичности и растущего размаха. Рано или поздно сама грандиозность и нелепость этих выдумок поворачивает их против всей системы власти. Но Кремль не спешит остановить своих пошедших в отрыв подчиненных, считая, возможно, что это неизбежные, а значит, до поры и терпимые издержки их труда.
А тем временем вышеописанная схема охранительной работы реализуется и на прочих «показательных» площадках. Разница только в давности дел и, соответственно, в богатстве подробностей, которые накапливаются в процессе неустанных изысканий.
Второе по своему стажу показательное дело – «болотное». Сначала умеренные по масштабу и спорные по подлинным своим причинам столкновения демонстрантов с полицией, в которых было по несколько умеренно пострадавших с обеих сторон, объявляются массовыми беспорядками. Затем начинается многомесячная охота за предполагаемыми преступниками, список которых до сих пор остается открытым, давая возможность производить все новые аресты и организовывать все новые суды сколь угодно долго. К работе подключаются более сотни следователей, словно речь идет о каком-то чудовищном заговоре, потрясшем основы государственного строя.
Потом с неизбежностью настает момент раскрыть сюжет этого заговора, что и осуществляется с помощью спецтелефильма «Анатомия протеста-2». Следственные структуры немедленно объявляют АП-2 бесценным источником сведений для себя и раскручивают новое дело, которое позднее объединяют в одно производство с «болотным делом». Оказывается, зачинателем всех бед является некий грузинский парламентарий, который за смехотворно маленькую сумму нанял несколько московских активистов свергнуть власть в России. Плодотворный миф о зловещем и опаснейшем антигосударственном заговоре, всюду якобы протянувшем свои щупальца, сразу же становится удобнейшим инструментом для обвинения, нейтрализации и запугивания не только оппозиционного актива, но и вообще всех участников легальных протестных акций.
«Болотное» и смежные с ним дела превращены в неисчерпаемый источник охранительного вдохновения. Машина работает на полную мощность и нацелена до бесконечности продуцировать все новые и новые открытия касательно того, что произошло 6 мая 2012 года на пятачке близ Болотной площади.
Примерно такой же сценарий до недавних пор реализовывался в показательном процессе Навального – Офицерова, а также, видимо, заготовлен и для дела Урлашова, которое находится еще на ранней стадии и пока что дало возможность продемонстрировать только часть привычного для таких случаев набора приемов.
Отклонения от стандартной схемы, как это произошло с Навальным, вызваны разногласиями наверху и давлением снизу, но уж никак не волей охранительно-судебного аппарата. Он тут совершенно ни при чем и находится в полной готовности возобновить привычную свою деятельность с той самой точки, на которой его остановили, — втягивать в свою воронку случайных и непричастных людей и делать прививку страха всякому, кто оказался рядом, включая и лиц вполне высокопоставленных, вроде кировского губернатора Белых.
Сегодня нет особых причин рассчитывать на то, что система, из вежливости иногда еще величаемая правоохранительной, сама прислушается к голосу правосознания и приостановит фабрикацию показательных дел-воронок. Хотя публичный протест группы юристов и подспудный ропот части судейского сообщества говорят, что и внутри этой системы не все гладко. Но по собственной инициативе с накатанной колеи она не сойдет.
Можно, конечно, надеяться, что команду «стоп» отдаст высшая политическая власть, сочтя, что непрерывно растущие издержки, приносимые показательным правосудием, уже не перекрываются выигрышем от него. Но постоянно крепнущий иммунитет наших властей к любым разновидностям издержек, будь то деловые, моральные или репутационные, заставляет отнестись к этой благоразумной перспективе с осторожным пессимизмом.
Лучшей инъекцией здравого смысла как политикам, так и силовикам стало бы глубокое общественное отторжение такого правосудия.
По свежему опросу Левада-центра, число тех, кто считает дела против лидеров протестного движения фальсифицированными, уже сейчас слегка превосходит долю тех, кто верит в добросовестность обвинений. Что же до дела Навального, то в этом конкретном случае перевес полагающих, что с ним свели счеты за обличения чиновной коррупции, над верящими в то, что его судили за незаконные действия, уже полуторакратный.
Назвать эти расклады полным отторжением пока не приходится. Но они уже и сегодня ближе к осуждению показательного правосудия, чем к вере в фантазии, непрерывно им продуцируемые. Фабрика охранительных грез подошла к исчерпанию своих ресурсов.
