Цивилизация
Стюардесса British Airways Надя Эвейда выиграла 32 тыс. евро (2 тыс. евро компенсаций и 30 тыс. евро судебных издержек), защищая свое право носить нательный крестик. Такое решение принял Европейский суд по правам человека, сославшись на конвенцию по правам мысли, совести и религии, принятую странами европейского сообщества. Мелочный, частный случай, таким образом, стал поводом для принятия судебного решения, носящего транснациональный характер и во многом противоречащего складывающейся практике.
Заметим, что тот же суд отказал соискателям Эвейды, претензии которых к торжествующему в Западной Европе принципу политкорректности носили дискриминационный характер: на основании своих убеждений они отказывали гомосексуалистам в услугах, которые должны были оказывать в соответствии с принципом публичной оферты.
Случай Эвейды важен не тем, что способен переломить усиливающуюся тенденцию доводить принципы политкорректности до абсурда — до этого еще очень далеко.
В конце концов, абсурдно уже то, что нательные крестики становятся предметом рассмотрения в высшей судебной инстанции объединенной Европы. Разбирательства по таким поводам не способствуют ни духу личной свободы, ни предприимчивости, ни взаимоуважению самодостаточных граждан и вообще, по сути, никаким принципам, начертанным на знаменах просвещенного капитализма. Но само то, что эти кляузы рассматриваются, есть недвусмысленное свидетельство трудных этических проблем, которые становятся тем важнее, чем критичнее для общества оказывается роль международной бюрократии, пропаганды и искусственных ограничений. Пока что мы видим, что
в некоторых случаях здравый смысл еще может взять верх в подобных спорах, и это внушает слабые надежды.
Европейская политкорректность, ставшая в последние десятилетия абсолютной нормой, представляет собой в большой степени механизм компенсации за еще недавно — даже в 50-е годы — существовавшее в том числе и в западных демократиях подавление меньшинств, что национальных, что экономических, что сексуальных. Иногда оно даже было оформлено в национальных законодательствах: так, законы Соединенного Королевства еще в 50-х годах прошлого века преследовали за гомосексуализм, и от этого преследования не спасся даже гениальный кибернетик Алан Тьюринг, несмотря на все свои заслуги по расшифровке нацистских кодов во Второй мировой войне.
Откат от этих дискриминационных норм, охвативший западный мир во второй половине XX века, не только перекроил его законодательства, но и привел к изменению обыденных практик. Но на сегодня довольно ясно, что реабилитация меньшинств не удержалась в рамках здравого смысла.
Как корабельная пушка викторианской эпохи, после выстрела сорвавшаяся с лафета, нормативное освобождение меньшинств придавило свободы большинства на борту.
Для остального мира эксцессы этой откатной дискриминации под флагом политической корректности сослужили плохую службу. К теме об уважении прав меньшинств самого разного толка — от конфессиональных до этнических — стало принято относиться как к обязательному в публичных отношениях элементу, который является не более чем лицемерной церемонией ради соблюдения навязанных этому миру западными демократиями приличий. Между тем, как показывают нам своими личными примерами наши собственные руководители, за этим церемониалом явствует вполне репрессивная практика. «Меньшинство не имеет права навязывать большинству свою точку зрения» — это регулярно подчеркивает Путин, и в конце концов это выливается в погром Музея Набокова в Петербурге. Страх перед большинством, «мнение» которого очень часто оказывается еще и сфальсифицированным, обладает при этом собственной энергетикой: иногда даже слухи о таком мнении оказываются достаточными для того, чтобы осторожные граждане перестраховались — как это было в истории со спектаклем «Иисус Христос — суперзвезда» в Ростове в прошлом году. Просто музыка навеяла, даже никто и не запрещал, а спектакль чуть не сняли.
Самое печальное в том, что никакого баланса в этом вопросе не просматривается.
Излишняя политкорректность обладает собственными моральными обоснованиями, категоричными и однозначными, апеллирующими к жертвам европейского тоталитаризма. Ее отрицание — не меньшими, опирающимися на свойственную человеку ксенофобию.
Никакого баланса между ними не просматривается, более того, не похоже, чтобы кто-то его искал. Решение ЕСПЧ в этом смысле — редкое проявление рациональности на фоне тревожных процессов.
