Цивилизация
Возвращение российской армии на Северный Кавказ, вызванное, как сообщил источник РИА «Новости», «необходимостью роста силовой составляющей в регионе, а также скорейшего и окончательного уничтожения там остатков бандформирований», будет означать конец иллюзий о том, что предшествовавшая политика в отношении этого региона способна дать удовлетворительный результат. Этой политике исполнилось лишь четыре года — в 2008 году подразделения Вооруженных сил России были выведены с Северного Кавказа, и задачи поддержания там правопорядка были переданы Министерству внутренних дел.
Вряд ли стоит обманываться насчет того, что армия лишь придается внутренним войскам МВД «для усиления силовой составляющей» в рамках «режима контртеррористической операции».
Очевидная эскалация насилия на Северном Кавказе выйдет на новый виток с окончательным принятием и реализацией решения о возобновлении там чисто военного присутствия, и последствия этого решения будут иметь собственную логику. Логику войны, а не правоохранительной деятельности (при всех «но», которые возникают при рассмотрении деятельности правоохранительных органов).
Это решение, скорее всего, обозначает финал усилий по реализации программы по заливке Северного Кавказа деньгами. Не в том, к сожалению, смысле, что денег будет меньше, а в том, что налицо фактическое признание властями простого факта: одним этим методом кризис в регионе не унять, корни его становятся все глубже, и мантры про инвестиции, рабочие места и материальные блага не работают.
Главный и единственный успех федерального центра там — создание жесткого, военизированного и во многом живущего по своим правилам центра притяжения в виде Чечни Рамзана Кадырова.
Этот успех оборачивается несомненными издержками — он разрушает претензии на подержание общего правового поля в Российской Федерации, ставит под сомнение конституционные нормы управления страной, вызывает недовольство и опасения в остальной России. Фактически режим Рамзана становится альтернативным центром силовой составляющей России, без деятельного участия которого часто невозможным становится никакой арбитраж в местах, на тысячи километров удаленных от Грозного. Тем не менее
ужасы полномасштабного кровопролития заставляют Москву списывать эти издержки как меньшее зло и порождают надежды на то, что такие же силовые центры в других республиках Северного Кавказа могут тоже сыграть умиротворяющую роль.
Свидетельством этому является нетривиальный бонус, предложенный Чечне федеральным Министерством финансов — оно предлагает наградить Грозный 96 млн рублей за высокую прозрачность и эффективность использования местного бюджета.
То, что чеченская схема не работает у соседей, — неудивительно. Никаких других политических схем, кроме персональной власти сильного джигита, обеспечиваемой автоматами и внесудебной жестокостью, на Северном Кавказе Москва не нашла. В сложнейшей реальности Дагестана, где эта схема неприменима, насилие только возрастает. Способы удовлетворительного разрешения конфликтов в условиях тотальной продажности чиновничьего сословия, расколотости силовиков на кланы и идеологической беспомощности представителей федерализма отсутствуют. При таком положении дел новое обращение к армии как единственному инструменту сдерживания было неизбежным. Но оно является не только признанием поражения предыдущей российской политики на Северном Кавказе, но и залогом новых неудач.
Российская армия не способна играть роль имперского миротворца ни в силу собственной боеготовности, ни потому, что институционально поражена теми же пороками, которые дают козыри в руки дагестанского, например, подполья.
Фактически в беспокойных регионах Северного Кавказа сложились собственные системы отправления правосудия и исполнения управленческих функций, пусть и противоречащие федеральным установкам. У России нет привлекательной альтернативы, которую можно было бы противопоставить этому. Возвращение к военным решениям — это новый цикл все того же порочного круга. Может быть, даже и последний.
