Цивилизация
Уже почти романтическими кажутся времена, когда после каждого взрыва народ немедленно возбуждался слухами о чеченском следе. Теперь география расширилась и след стал уже северокавказским. И расширение будет продолжаться, потому что все происходит по объективным законам.
Вариантов расширения зоны таких боев не так уж много. Один (как раз из тех, что ошибочно принято относить к нашему кавказскому случаю) наблюдается в горах северного Ирака, где находят убежище вытесненные турецкой армией курды из Рабочей партии Курдистана. Ей не надо рекрутировать в свои ряды местные кадры: воюют все те же курды из Турции и Сирии, те, кому просто пришлось передислоцироваться, не слишком нарушая боевой строй.
Происходящее на Северном Кавказе, скорее, напоминает то, что наблюдалось на албанских окраинах бывшей Югославии — в Македонии или в Прешево. Местные уроженцы, пройдя войну в Косово, возвращались домой с накопленным боевым опытом, который потом оказывался очень актуальным. Но даже в рамках этих условных аналогий надо признать, что северокавказские сюжеты стали для жанра подлинным прорывом.
Для того чтобы возглавлять местный отряд, уже совершенно не обязательно иметь боевое чеченское прошлое. Чеченская война — история, причем порядком подкорректированная.
Это в местном «лесном» восприятии было чем угодно — героической страницей борьбы за независимость, эпосом Сопротивления, но не более того и уже безо всякого прикладного значения. Все происходит здесь — в Дагестане, в Ингушетии, в Кабардино-Балкарии — и сейчас, когда затянувшаяся эволюция ичкерийского подполья необратимо сменилась самоценностью местных боевых братств.
В некотором роде «имарат Кавказ» (организация запрещена в России) был даже удобен тем, кому по роду службы предписано с ним бороться. Если есть единая система, есть координация, стало быть, имеется возможность хоть что-то просчитать и разведать. На самом деле ни в единстве, ни в координации никакой необходимости не было еще задолго до того, как всему миру торжественно сообщили, что Доку Умаров ничем не руководит. Дагестанских полевых командиров Чечня интересовала большей частью как возможная зона кратковременного маневра и наоборот.
Единой мотивации не стало с тех самых пор, как чеченскую войну объявили законченной, а в подполье потянулись люди, которые повоевать в этой войне или не успели, или просто не видели смысла. В этом и суть переживаемого момента: то, что приходится наблюдать, — не расползание войны по всему Кавказу, а логически не очень связанные друг с другом продолжения внутренних конфликтов, которые в каждом северокавказском краю свои.
Чечня ведь, как теперь становится понятно, и в самом деле была не столько импульсом к всеобщей кавказской вольнице, сколько первым ее проявлением.
Одновременно и по своим законам занималось в Дагестане, чего из-за Чечни предпочитали не замечать. А все необходимое уже существовало и работало. Ведь здешняя жизнь осталась по-прежнему традиционной, одной из основ этой традиции было повсеместное родство, а другой — неписаный закон. Сегодня это считается основой коррупции и тормозом к нормальному развитию. Что отчасти верно. Но изначально это работало совсем на другую систему отношений: традиционное общество настроено на экономическое самоуправление. При этом оно крайне падко на соблазны колонизации: элиту не надо побеждать, потому что она покупается. Это обычная практика колонизации, и остается только удивляться той искренности, с которой потомки колонизаторов поражаются природной склонности покоренных к коррупции. Хотя эта технология остается неизменной с царских времен и по-прежнему является основой взаимоотношений.
Однако рано или поздно внутренняя конфликтность этой системы вырывается наружу. По-разному, в зависимости от конкретной специфики, в соответствии с которой и развивается местный конфликт. Каждый такой конфликт основан на едином для всех желании быть ближе к дотационному потоку. И эта близость интересует не только местные кадры, но и федеральные. Собственно, на этом строится новый чеченский конфликт, пока протекающий втуне, так устроена жизнь в Дагестане и Ингушетии.
Но в Дагестане или Ингушетии элита и война развивались параллельно, органично влияя друг на друга. Элита легко научилась жить в военно-полевых условиях. А, скажем, Нальчик был застигнут врасплох. Вроде бы ничего чеченского, и вдруг на тебе: октябрь 2005 года, когда боевики совершили нападение сразу на несколько важных объектов в столице Кабардино-Балкарии. Правда, сегодня по сравнению с последними событиями в КБР он выглядит мелким и досадным эпизодом. Элита получает свою войну как будто бы ни за что, и как будто бы ни за что получает очередную войну федеральный центр. И никаких навыков по приспособлению к этой войне в отличие от Дагестана нет.
А ведь на самом деле все объективно, и удивление пора считать проявлением безнадежной политической наивности. В Кабардино-Балкарии дотационные игрища обогащаются дополнительным содержанием, которое принято называть межнациональным конфликтом. На самом деле если он и существует, то лишь как продолжение борьбы кланов. Как везде. Но здесь эти кланы сформированы именно по национальному признаку, что позволяет в случае нужды мобилизовать нужной численности толпу. Но только почему-то подполье в Кабардино-Балкарии об этом конфликте не ведает, и если пять лет назад в кабардинском Баксане было еще принято во всем винить балкарцев, то теперь пресловутый «Баксанский джамаат» разрушает последние мифы.
Механизмы формирования самоценного подполья едины и для кабардинцев, и для балкарцев. Внутреннее противоречие традиции, которая работает и на самоуправление, и на коррупцию. Ощущение своей антагонистичности той жизни и той стране, откуда текут финансовые потоки, и ничего другого не дано.
Все это создает в разных уголках Северного Кавказа ту атмосферу, в которой местный «амир» может рассказывать хоть об исламе, хоть о героической и полной побед над кяфирами, да хоть о протестантской этике — он будет понят, поддержан и выбран полководцем. Вне зависимости от того, какую позицию он занимает по земельному вопросу, который, как справедливо считается, разрывает Кабардино-Балкарию. А с вооружением здесь никогда проблем не было.
И раз так, остается только оглядеться и посмотреть, где уже готовы к запуску в эксплуатацию все необходимые для взрыва условия. Рядом, в Карачаево-Черкесии, глава республики уходит, разрушая миф о карачаево-черкесском конфликте как двигателе республиканской жизни. Бориса Эбзеева свалили как раз карачаевские кланы, которые так и остались для него чужими. Может здесь начаться то, что вылилось в соседней Кабардино-Балкарии в подрывы канатки? Легко. Ничто не мешает заполыхать ногайскому северу Дагестана, который переходит, кстати, в Ставрополье, само все более напоминающее Дагестан свой этнической чересполосицей…
И сегодня действительно смешно и грустно вспоминать те времена, когда след назывался чеченским.
