Цивилизация
Убийство адвоката Станислава Маркелова и журналистки Анастасии Бабуровой, безусловно, потрясло общественность. Приходится, как ни противно, добавить — очередное политическое убийство потрясло общественность в очередной раз. И в очередной раз общественность строит версии — кому на руку циничный расстрел людей.
Можете не сомневаться — различные версии охватывают весь спектр без исключения. Сторонники отпущенного по УДО Буданова, недовольные его выходом на свободу чеченцы, провокаторы из спецслужб, организованная группа террористов, химкинские муниципалы... Словом,
под подозрением находятся все активные граждане, сколько-нибудь причастные практически к любым проявлениям российской общественной жизни.
И, в общем-то, так происходит не впервые. Расправы над активистами, политиками и государственными чиновниками в России (журналисткой Анной Политковской, банкиром Андреем Козловым, бывшим чеченским полевым командиром Русланом Ямадаевым, главным редактором «Химкинской правды» Михаилом Бекетовым – только некоторые из громких преступлений последних лет) все последние годы вызывали шквал взаимных обвинений. Сторону, с которой ассоциировалась жертва, обвиняли в «самостреле» и, соответственно, наоборот. И
даже в тех случаях, когда следствие предъявляет суду подозреваемых, с прискорбным постоянством выясняется, что общественность не верит ни следствию, ни суду.
Взаимоисключающие версии, порожденные глубокой враждой, продолжают жить вне зависимости от каких-то там правовых решений.
Можно не сомневаться, что если кого-то заподозрят и обвинят в убийстве адвоката и журналистки, найдутся люди, которые выступят в их защиту, либо сочтя, что следствие отвлекает внимание от истинных виновников, либо и вовсе найдя убийце идеологическое оправдание. Из этого может следовать только один вывод: сегодня строить версии, руководствуясь логикой «qui prodest» («кому выгодно»), — абсолютно бессмысленное занятие. Эта логика не работает в обществе, в котором провокационные убийства стали повседневным явлением. И стали они таковыми ровно потому, что провокации имеют успех – благодаря им сгущается атмосфера ненависти и всеобщей подозрительности.
Впору пожалеть о нравах братков «лихих девяностых», мотивы которых, по крайней мере, были прозрачны. Впрочем,
штампованный оборот про разительный контраст между девяностыми и двухтысячными в том, что касается криминальных нравов — тоже не более чем версия. Коммерческих расстрелов и сегодня предостаточно, и восприятие таких разборок властями носит вполне деловой характер.
Разве что передел собственности носит иной характер и осуществляется другими социальными группами. Социальными группами, надо сказать, привыкшими к гораздо большей изощренности и действующими куда менее прозрачно.
В действительности, возникает серьезный вопрос: если политическая жизнь находится под контролем выстроивших вертикаль власти товарищей, если социальный протест полузадушен, а войны с сепаратистами победно закончены, но политическое насилие продолжается — в чем выгода такой стабильности?
