Цивилизация
Тяжбы Михаила Ходорковского и Светланы Бахминой, пытающихся через суд добиться своего условно-досрочного освобождения, не то чтобы бесперспективны. Но суд в их конкретных случаях – только промежуточная инстанция, транслирующая политическую волю правящего режима.
Это вовсе не значит, что механизм УДО в России не работает. Напротив, работает, и весьма эффективно. Обладая связями и средствами, заключенный вполне может рассчитывать выйти на свободу, даже если был осужден за убийство, не говоря уже об экономических преступлениях.
Обычному зэку достаточно добиться взаимопонимания с администрацией исправительного учреждения, грамотно построить общение с судом и не иметь влиятельных врагов на воле.
Законодательство отдает право выписать УДО на откуп начальнику колонии и судье, при этом очень туманно описывает требования к осужденному. Можно сказать, что это образчик узаконивания произвола.
Уголовный кодекс гласит, что «лицо, отбывающее… лишение свободы, подлежит условно-досрочному освобождению, если судом будет признано, что для своего исправления оно не нуждается в полном отбывании назначенного судом наказания». Решение принимается в суде по месту отбытия наказания, судья принимает его единолично, при этом учитывает характеристику на осужденного, которой дело снабжает администрация исправительного учреждения. В этой характеристике, как написано в законе, обязательно учитываются «данные о поведении осужденного, его отношении к учебе и труду во время отбывания наказания, об отношении осужденного к совершенному деянию». Каково конкретно должно быть «отношение к совершенному деянию», закон не определяет. Ну и в самом деле, зачем же писать в нем очевидное – что отношение должно быть правильным?
В случае с Ходорковским прокуратура утверждает, что заключенный настаивает на своей невиновности, а значит, отношение к совершенному деянию у него неправильное. И спорить тут, на самом деле, не о чем. Так написан закон.
В совсем уже бесчеловечном деле Светланы Бахминой дело обстоит ровно так же. Нет никаких правовых оснований для того, чтобы заставить прокуроров и судей творить произвол не так, как им вздумается, а как подсказывает чувство милосердия. Впрочем, нельзя подозревать этих людей в том, что этот узаконенный произвол они творят по своей злой (ну или немилосердной – ведь социологи утверждают, что руководителей и сотрудников ЮКОСа на свободу пускать не желает почти половина граждан России) воле.
Решение по такому делу, как дело ЮКОСа, просто не может приниматься, исходя из обыденных представлений об отношениях гражданина и тюрьмы.
Для того чтобы тюрьма отпустила сидельца, как вполне открыто советуют юристы, специализирующиеся на оказании помощи осужденным, он или его заступники должны потратиться на «гуманитарную помощь» исправительному заведению. В детали тут вдаваться, разумеется, не стоит, но понятно, что весь процесс строится на взаимопонимании сторон.
Для Ходорковского и, к особому несчастью, для Светланы Бахминой тюремные надзиратели и судьи стороной не являются. Ходатайства об УДО, которые они подают в суд, фактически адресованы высшему руководству страны. Без его отмашки никакие прошения удовлетворены не будут.
Утверждения прокуратуры о том, что для УДО требуется признание осужденным его вины, сильны не тем, что этого требует закон, а тем, что по закону этого может требовать судья. Вообще-то, преступники, стремящиеся выйти на свободу, готовы ради такого дела раскаяться даже в чужих грехах и ничего зазорного в этом для себя не видят. Ходорковский, однако же, упорствует. Возможно, и оттого, что понимает – заставив его пресмыкаться, публично раскаиваясь, власть при этом не возьмет на себя никаких обязательств.
Но наивно думать, что раз дела сотрудников ЮКОСа настолько выбиваются из общего ряда, остальным фактическим и потенциальным сидельцам можно рассчитывать на рациональный, формализованный подход к их судьбам.
Если Михаил Ходорковский и все те, кто отправился вслед за ним, имеют в качестве адресата высочайшую персону, то люди менее заметные – персон не столь высокопоставленных. Их можно, конечно, купить, но пресмыкаться перед ними все равно придется.
Так что мрачноватая заповедь ГУЛАГа «Не верь, не бойся, не проси» для желающих воспользоваться условно-досрочным освобождением не годится. Эта возможность выйти на волю предусматривает другую заповедь: «Не верь, но бойся и проси».
