Цивилизация
Сумма возмещения ущерба, нанесенного Латвии советской оккупацией, наверняка будет внушительной и едва ли будет принципиально отличаться от той, которую по аналогичному поводу вычислили ее литовские соседи: $28 миллиардов. Разве что, на сей раз цена будет указана в евро.
Попытка проверить подобной алгеброй дисгармонию своей измененной истории с этической и психологической точки зрения была бы понятна, если бы вопрос на самом деле не лежал в плоскости реальной и практической политики.
А к ней она имеет отношения не больше, чем к самой истории, которая с большим трудом, но переживается. Вместе с пресловутым «русским вопросом».
Позавчерашнее самоутверждение, вчерашняя боязнь, сегодняшняя уверенность в том, что жить остается только здесь, – синдромы балтийских русских не проходят, а наслаиваются друг на друга. Сначала, в начале 90-х, одни шли в «Саюдис» и Народные фронты, другие защищали великую страну, а потом все успокоилось, и все смешалось. Многие из тех, кто поставил на независимость, ушли в обоснованную во многом обиду. И уже никто не отделит объективное от субъективного.
В книге отзывов в рижском музее оккупации благодарности, кажется, на всех языках. Кроме русского. То есть редко-редко встречаются – но автор или из Кишинева, или из Киева, или из Баку. Из Москвы и Питера, а также из Риги и Вильнюса по-русски в основном только одно: разве не построила советская власть здесь дорог и заводов?
Соседи общаются, вместе празднуют и ходят на работу. Как полагает Борис Цилевич, в прошлом тоже один из активистов Латвийского народного фронта,
уровень интеграции русскоязычных в латвийское общество намного выше, чем об этом принято говорить.
Каждый третий брак из числа заключаемых русскими – смешанный. И изрядная их часть — браки русских девушек с латышами, наоборот — намного реже. Русские и латыши уже и не спорят на исторические темы, о том, как и почему латыши оказывались эсэсовцами, и почему они раз в год выходят на свои марши – спорить бессмысленно, и зачем портить отношения?
И это понятно. Удивительно другое. На бытовом уровне русские в Балтии национализма не замечают. Национализм с русской точки зрения – удел политиков. Сами же латыши полагают, что этот политический национализм не может не основываться на соответствующем избирательском заказе. То же в Эстонии, даже в Литве, хоть русский вопрос там и свелся к 6-ти процентам населения.
Механизм национальной компенсации, запущенный в начале 90-х, замешенный на комплексах и обидах, не остановился, а стал таким же привычным политическим фоном, как и борьба русскоязычных за свои права.
Но этого заказа русские как раз и не замечают. Отгадка проста.
Когда-то латвийские и эстонские политики, всерьез озабоченные проблемой интеграции русских в свое общество, предупреждали: проблема не только в несовершенстве закона о гражданстве, проблема и в том, что сами русские к нему не стремятся. Сегодня это уже не подозрение, а данность. У русских, на самом деле, нет мотивации для получения гражданства или вообще более глубокой интеграции.
На уровне элементарного общения язык осваивается, и это не проблема, тем более что слухи о нежелании балтийцев говорить на языке бывших оккупантов, мягко говоря, преувеличены – разве что, молодежь его и в самом деле уже не знает. 80% латвийских неграждан живут в крупных городах – такова статистика, между строк которой скрыт принципиальный нюанс: в крупных городах – значит, компактно, в своих микрорайонах, оставшихся от времен промышленного интернационализма.
Здесь не нужен язык, который пренебрежительно называют «двухчасовым», — зачем учить язык страны, которая проезжается за два часа?
В северо-восточной Эстонии ничто не напоминает о европейском лоске Эстонии, здесь – обычная и отдаленная Ленинградская область.
Русские в Латвии и Эстонии могут себе позволить жить, не пересекаясь с теми, кто для них остается аборигенами. И не испытывая в общем-то никакой вражды – именно по этой причине. Они живут в Балтии, наблюдая за ней как бы со стороны, да и то лишь потому, что им довелось здесь случайно очутиться. И, не будучи погруженными во внутриполитические нюансы, они, как говорят социологи, оценивают и качество местной жизни, и перспективы, открываемые вступлением в Европу, куда оптимистичнее самих балтийцев. Но из передач российского Первого канала они узнают о своей нелегкой судьбе. В итоге, как заметил эстонский коллега-соотечественник, русские загоняют себя в добровольное гетто. «Эстонцы политкорректны, они придумывают программы интеграции с американской методичностью, правда, и исполняют с американской же формальностью, а наши сидят в своем Гарлеме и говорят: мы – ваша проблема, решайте».
И в этом состоянии все стабилизировалось, стена уже окончательно достроена. И гетто оказывается самовоспроизводящимся – вопреки надеждам тех, кто так верил в интеграцию, и тех, кто ждал, что русские просто уедут. Они остались – вещью в себе.
И с русской самоидентификацией случилась удивительная метаморфоза. Она, еще не перестав окончательно быть советской, стала вроде бы колонистской. За спиной была великая держава, частью которой себя можно было ощущать.
А потом произошло досадное открытие: великую державу соотечественники интересуют лишь с точки зрения схемы Бронзового солдата.
Вопрос был только в том, как к этому открытию относиться.
Его можно было не замечать и делать вид, что со старыми привычками можно прожить еще не одно поколение. В нем можно было себе признаться, но что с ним было делать, если вливаться в новую страну уже не было ни желания, ни возможности?
И осталось только гетто. Настолько, впрочем, комфортное, что на историческую родину тоже уже не очень-то и тянет. А тут еще Евросоюз и Шенген. И язык, позволяющий элементарно объясниться, и вежливые соседи. В общем, как образно заметил коллега из Литвы, просто черный кофе в белых чашечках.
Но и это, похоже, лишь промежуточная стадия. Потому что, оторвавшись от России и не став литовцами, латвийцами (не латышами!) и эстонцами, отгородившись от них стеной, соотечественники осваивают первую фазу космополитизма, и именно это становится формой их самоидентификации. Россия забыта, Балтия своей не стала. У тех немногих, кому удалось вырваться из гетто, тоже возобладал «двухчасовой синдром» — правда, совсем по-другому. Для них цель интеграции уже не Балтия, а Европа, внутри которой можно перемещаться, а можно и не перемещаться, оставаясь в Риге или Таллинне. Защищать Бронзового солдата они уже точно не пойдут. В гетто, впрочем, таковых тоже немного. Проблема только в том, что для этого много народу и не требуется. В связи с чем подсчет советского ущерба еще долго будет сохранять жгучую актуальность.
Автор — обозреватель газеты «Газета».
